Тулья разрушенного храна
Стоит, без окон, без полей,
Эпохи названного хама.
Я пролетаю, как фанера
Над палестинами Вольтера…
Над Маяковской головой
Произношу: «Какого хера
Я не такой же волевой
И простодушный в смысле веры?»
НОВОКУЗНЕЦКАЯ
Паровоз теплостанции «Балчуг» заметно остыл:
Или – Стыдно подумать! – ошибся мечтатель казанский,
Или солнце, широкой дугой заходящее в тыл,
Подавило его пожаром войны партизанской.
Соблазнителен Кремль, словно убранный башнями торт,
Вересковая трубка, скакун и жена ротозея.
Здесь кончали того, что бросал соблазненных за борт.
Поделом душегубу. Справа – коробка музея
Краеведческого. Чуть левее – лежит адвокат,
Без талона однажды отдавший свой сахар ребенку:
Хлебосол, якобинец, быть может, любивший закат,
Чай без сахара и буржуев стричь под гребенку.
Дальше – сад и Манеж, где давно не клубится навоз,
А, напротив, приятные глазу картины заметишь…
«Интурист» с интуристами… Дальше идешь на авось,
Невзирая на чуждый пустому бумажнику фетиш.
Открываешь глаза: не щадя своего живота,
Поедает прохожих голодный и злой «Елисеев»…
Да, не тот это город. И полночь, должно быть, не та
Надвигается засветло с легкой руки фарисеев.
ОКТЯБРЬСКОЕ ПОЛЕ
«Октябрьское поле» совсем не похоже на поле,
Как та же Солянка на пачку рассыпанной соли.
Серебряный бор никогда не слыхал о металле,
В Мясницком ряду, как и в Рыбном… Но это – детали.
Теперь о существенном: если точеное шило
В мешке не схоронишь, то где же район Ворошилов?
Где станции Горький, Ногин и, тем более, Жданов?
Как будто в московском ЧК не хватает наганов.
Как будто бы некому хвойным отваром лечиться,
И больше не вскормит Ромула слепая волчица,
И ножиком глобус никто не нарежет к обеду,
Чтоб выпустил автозавод легковую «Победу».
БАРРИКАДНАЯ
У наших – ушки на макушке.
Как только зачехлили пушки
И танки расползлись,
Мы на Арбат шагнули строем.
Да, некрасиво быть героем.
Но все же – тянет ввысь.
Итак, сначала было слово.
Потом мы вышли на Свердлова
И фиги извлекли
Из глубины своих карманов.
И слово Гдляну дал Иванов
(Все могут короли).
Полки стояли на Манежной,
Где Кремль зубчатый, безмятежный
Чихать на нас хотел.