– Что? Нет. Только обычные. Он близорукий, как я… О, Лили, прости меня, ты была права…
Я не слушала. Что-то тревожило меня, снова не давая покоя – как тогда у окна. Никак не понять что… Я открыла в мешочке внутренний карман и извлекла несколько коробок театрального грима разных оттенков. Один – темно-коричневый. Темно-коричневый?
В голове начала складываться головоломка – точно калейдоскоп из кусочков. На автопилоте я открыла второй мешок.
В нем обнаружился моток проволоки – толстый кабель, скрепленный двумя зажимами. Я недоуменно уставилась на него.
На проволоке висело… я даже не поняла, что… похоже на грибы, на сушеные грибы, только…
Что-то блеснуло. Сережка! Золотое колечко. Это не грибы. Не грибы. Это уши. Блядь, блядь, блядь, уши! Надетые на проволоку человеческие уши!
Закружилась голова, накатила слабость, меня обволокло холодной потной белизной. Все вокруг замедлилось. Рука с проволокой затряслась. Я услышала, как Джейми, словно из-под воды, спрашивает: «Что это?…»
Карие контактные линзы. Грим. Темно-синий фургон. Эта – эта штука в моей руке. Дальше все случилось сразу – я поняла, кто такой Шон, не успела Джейми вытащить опасную бритву, черную шелковую маску и перчатки. Точно, это же все камуфляж! Надень дешевый черный спортивный костюм и маску, из голубых глаз сделай карие, где видно кожу – закрась гримом. Темной ночью в темном переулке обкуренная девушка, перепуганная вусмерть… белый парень превращается в черного, белый…
Лезвие в дрожащей руке Джейми было чем-то испачкано. Кровью. Кровью. О боже, о господи, о господи. Я не свихнулась. Это по правде.
Онемев от ужаса, мы посмотрели друг на друга – и тут я увидела красную светящуюся точку на руке. Я непонимающе пялилась на нее – что за фигня? И тут Джейми ахнула.
Я развернулась к двери. Джейми, белая как простыня, глядела в дверной проем. Там стоял Шон. Он улыбался. Я его не слышала, вообще не слышала, как кто-нибудь поднимался по ступенькам – ни звука. В руке у него поблескивала большая черная пушка с лазерным прицелом. Она была направлена на нас. Я не могла вдохнуть.
– Так-так-так, чем тут занимаются мои девочки? Я предполагал что-то такое, когда увидел в окне эту ниггершу. Но потом отвлекся – какая ошибка, ах, какая ошибка. Но я подумал, моя потрясающая женщина не ослушается меня. Верно? Она не станет копаться в моих вещах, я ведь ее попросил. Но ты непослушная девочка, а, Джей? Ты непослушная плохая девочка, и теперь… – Шон заметил, что у меня в руках. Его улыбка потухла. – Положи на место, ты, черномазая, сука любопытная. Они мои, мои. Это доказательства. Они потребуют предъявить доказательства. Что я убивал. Положи наместо… Господи, вы, суки тупые, посмотрите, что вы наделали, что вы наделали… теперь все всплывет, это вы виноваты, идиотки…
Я бросила эту гадость обратно в спортивную сумку. Мысли скакали, и я за ними не успевала. Я услышала голос Джейми:
– Шон… Шон, прошу тебя… это же не настоящая пушка? Это модель, да? Шон, дорогой, ты меня пугаешь…
Грохот – выстрел нечеловечески грохнул в маленькой комнате. Я мгновенно оглохла. Задохнулась едким дымом, закашлялась, но себя не слышала. Выстрел был как удар, на секунду все чувства отключились. Я увидела медную гильзу, выпавшую из пушки. Она вертелась на линолеуме у двери. И сверкала. Шона отдачей отбросило к дверям. Он бешено махал руками, пытаясь удержаться на ногах. Слух возвращался, и я разобрала дикий крик Джейми. И еще кто-то кричал – я.
В воздухе висело облако пыли – на стене отсутствовал большой кусок штукатурки. Пыль плыла в лучах вечернего солнца. Пушка – черт, пушка настоящая. Я еле соображала. Правда, сообразила, что Шон явно не умеет с ней обращаться. Он не ожидал отдачи. Кретин, дебил, он может выстрелить в любую секунду, он даже не понимает, что делает… Мы все погибнем, этот болван, этот безмозглый ублюдочный мудак убьет нас из пушки, из которой даже толком не умеет стрелять.
На секунду гнев пересилил страхи. Я встала на колени и заорала со всей дури:
– Полиция! Помогите! На помощь! Полиция! Гэри, Гэри, Рина, вызывайте полицию. Это Шон, он…
Тут Шон подошел ко мне и ударил в челюсть. Я рухнула на четвереньки, из разбитой губы полилась кровь. Он ударил меня снова – по голове.
Я отрубилась.
34
Потом это назвали осадой. Не знаю, насколько правильно – продлилось ли оно достаточно для осады. Периодически, когда я была в сознании, мне это больше напоминало пьесу. Неважно.
Когда я очухалась, оказалось, что я на кровати. Полулежу, привязанная к изножью, лицом к изголовью и окну. Каждое запястье крепко обмотано толстым проводом. Еще одним проводом руки связаны вместе за спиной. Какая-то вроде цепь притиснула меня к изножью. Под спину кто-то подложил подушку. Ноги просто связаны вместе – я слишком маленькая, до изголовья не достаю. Так вот чем Шон связывал Джейми, подумала я. Обычным, нахуй, проводом. Ни тебе черных шелковых шарфов, ни кожаных наручников ручной работы. Господи.
Это Джейми подложила подушку – и помогла меня связать. Потом меня спрашивали, не злилась ли я на нее. А что ей было делать? Иначе Шон бы меня убил. Я знаю. Я для него не имела значения. Я была вещью, как многие другие. За всю «осаду» он ни разу не назвал меня по имени – только «эта», или «черномазая», или «сука». Для него я не была даже человеком – так, падалью, как те женщины, которых он убил. И вскоре это стало предельно ясно. Это хуже всего – понимать, что, живая или мертвая, ты ничего не значишь. Все равно что быть невидимкой, беспомощной. Я к этому не привыкла – в отличие от Джейми, которая всегда так жила, пока не вышла на сцену. Джейми пыталась мне объяснять, я кивала, но не понимала. Зато поняла теперь. Худшая разновидность ебли мозга.
Ну, в общем, когда я в первый раз очнулась, я ощущала боль. Голова раскалывалась. Рот и губы распухли. Передний зуб сломался, а гвоздик пирсинга врезался в нижнюю губу, медленно разрывая мягкие ткани тем больше, чем сильнее они опухали. Плечи горели; ноги совершенно онемели. У меня болело все, и я едва сосредоточивалась на происходящем; помню только, что комната провоняла, буквально провоняла Шоном. Кислый животный запах. Я от него задыхалась и давилась.
– Что… Джейми, что… – Я закашлялась, харкая кровью.
Джейми, которая сидела у комода, подогнув под себя ноги, бросилась ко мне. Шон наставил на нее пушку и в ярости заорал:
– Стоять! Не двигайся, блядь, слышишь? Оставь эту суку в покое! Оставь…
Зазвонил телефон у кровати. Я – мы все подпрыгнули, сердце у меня застучало. Господи, так глупо, так банально. Такой приятный домашний звук. Пожалуйста, господи, пусть это не моя мама.
Шон наклонился, не сводя прицела с Джейми, и снял трубку. Я так боялась, как бы этот чертов пистолет не выстрелил, что почти не разбирала слов. Я почти забыла про Джейми, но заметила, что та снова сидит на коленях и умоляюще смотрит на меня огромными глазами. Я незаметно кивнула ей, а потом прислушалась к разговору:
– …Кто? Суперинтендент Оутс? Оу-кто? Оуэн? Суперинтендент Оуэн. Хорошо. А вы знаете, кто я? Да, верно. Ночной Душегуб. Что? Да, мне прекрасно видно из окна – а, блядь, замечательно, я подойду к окну, а ваши ребята мне голову снесут? Вы меня за идиота принимаете? Не шутите со мной, или я пришью этих двух сучек… Да, блядь. Огромная пушка. К вашему сведению, суперинтендент Оуэн, это «Дезерт Игл» 44-й калибр, лазерный прицел… да, высверленные… у меня их кучи. Штука получше, чем игрушки ваших мальчиков, а? Пушка для настоящего мужчины, да… В Манчестере, а где вы думали? Что? Нет уж. Да мне похуй. Ребята из спецназа с вами уже связались? Из СПЕЦНАЗА. Да, да. Значит, свяжутся. И вам с вашими мальчиками придется разойтись по домам. Да. Нет, хватит, все, пошел нахуй – здесь я решаю.
Шон бросил трубку и подошел ко мне. О господи, лишь бы копы не решили поиграть в героев. Господи, пусть они не наделают глупостей, прошу тебя. Шон встал надо мной, сжимая пушку и улыбаясь как маньяк. Вдавил дуло мне в висок и подозвал Джейми: