Тогда она сделала аборт.
— У меня не может быть мальчиков, ты это понимаешь? — спросила она после того, как велела мне подойти ближе, а пот стекал по ее лбу, когда она трясла меня за плечи.
Я кивнула, не отрывая взгляда от окровавленных полотенец под ней, хотя для меня это не имело никакого смысла.
С тех пор она заставляла меня помогать каждый раз, когда делала аборты, потому что она нуждалась в помощи, а я была единственной, кто могла ей ее оказать, поскольку сестры понятия не имели о том, что происходит. Мама сделала еще три аборта, прежде чем смогла родить последнюю девочку в семье Гамильтонов, и поскольку у нее были светлые волосы, а не каштановые или черные, как у нас шестерых, они сочли ее чудом, и через два дня она уехала из страны.
В тот день она объяснила мне, что мы были для нее ключом к гораздо лучшей жизни, что стало реальностью несколько лет спустя, когда они становились все богаче, продавая нас. Хотя маме не нравится это так называть. Она утверждает, что предлагает нам жизнь, которой не было у нее.
Так что, слова Картер, как нельзя, более правдивы.
У меня сводит челюсть, когда слезы застилают глаза.
— Ты делаешь мне больно, — шепчу, но не говорю ему, что имею в виду его слова. — Так ты показываешь, что любишь меня?
Сначала он этого не осознает и наблюдает за мной, прищурившись, но когда я двигаю плечом, пытаясь вырваться из его хватки, в нем что-то ломается. Он отступает на шаг, и выражение его лица смягчается, на мгновение, сменившись откровенной яростью. Картер смотрит на меня так, словно я теперь стеклянная, и по его щеке стекает слеза. Когда он протягивает руку, чтобы коснуться того места, где, скорее всего, оставил синяки, я делаю то, что подсказывает мне мой внутренний голос: бегу.
Но перед этим я изо всех сил ударила его по яйцам.
ГЛАВА 11
Эсмерей
Когда я подхожу к скромному зданию, которое служит мне домом последние четыре недели, слезы все еще бесстыдно текут по моим щекам. Я удивляюсь, что они не превращаются в глубокие шрамы от того, как сильно они жгут, как будто из моих глаз текут не слезы, а кислота.
Встреча с Картером не так уж сильно расстроила меня, хотя и не была приятным моментом. Он для меня ничего не значит, и не думаю, что я для него значу что-то больше, чем навязчивая идея, но с сестрой ситуация иная. Рейвен была не только моей семьей. Она была лучшим другом. Я знала, что на нее всегда можно положиться.
Как она могла предать меня?
Когда четыре года назад она плакала из-за того, что не хотела выходить замуж за Джейми, я была единственным, кто встала на ее сторону и сильно поссорилась с родителями. И дело не в том, что я сожалею об этом, я бы сделала это снова, в любое время, и даже больше, если бы у меня была возможность освободить любую из сестер, но как она могла так поступить со мной и помешать моему счастью, когда все, что я делала, пока была дома это заботилась об их благополучии?
Без сомнения, мои родители или Картер заставили ее это сделать, но она могла бы бороться с этим. Я верю, что мы всегда можем сделать свой выбор, независимо от последствий, и она сделала свой.
Я провожу рукой по калитке в поисках шнурка, удерживающего ее закрытой, и пытаюсь взять себя в руки.
— Эсмерей?
При звуке знакомого голоса у меня тут же комок подкатывает к горлу, сдерживая слезы, которые до сих пор без зазрения совести текли по моим щекам. Я делаю глубокий вдох, прежде чем обернуться, но, увидев беспокойство на его лице, ломаюсь.
— Пожалуйста, садись в машину, — умоляет Кендрик, и как бы мне ни хотелось спросить его, что он здесь делает и почему решил появиться именно сейчас, я не спрашиваю. Просто киваю головой.
Мне сейчас нужен друг.
Кендрик открывает передо мной дверцу машины, и я сажусь внутрь, принюхиваясь. Облегченно выдыхаю, внезапно почувствовав себя в безопасности. Я не должна так себя чувствовать, но последние несколько недель Кендрик был мне как брат. Конечно, я знаю, что ему платили за заботу обо мне, но он постоянно присутствовал в моей жизни, когда у меня никого не было, кроме меня самой. Возможно, все это было притворством, но сейчас мне все равно.
— Ты в порядке? — спрашивает глубокий, серьезный голос и я подскакиваю на своем месте, мгновенно прижимая руку к груди. Смотрю налево и вижу, что там сидит мистер Грейвс.
Боже.
Его ладонь ложится на мою руку, и я вздрагиваю от прикосновения, вспоминая руки Картера на моей коже, которые все еще свежи в моей памяти.
— Что случилось? — спрашивает он, когда Кендрик садится в машину.
Я открываю рот.
— Это... ничего.
Я не очень хорошо вижу мистера Грейвса, но чувствую, что он наблюдает за мной, пока Кендрик отъезжает, пока не включает свет на заднем сиденье, его взгляд прикован к пятнышку на моей коже. Опускаю взгляд, и когда вижу темный синяк на руке, внутри все переворачивается.
Что было бы, если бы я вышла замуж за этого человека? Неужели я бы всю оставшуюся жизнь была его жертвой?
— Это он с тобой так поступил? — яд в его голосе не остается незамеченным.
То, как он задает вопрос, наводит меня на мысль, что он уже знает ответ, но хочет убедиться. Интересно, возможно ли это? Он последовал за мной, когда я подумала, что он, наконец, оставил меня в покое? Или это просто мой разум играет со мной злую шутку?
Встряхиваю головой, чтобы отогнать эти мысли, потому что он никак не мог знать, что произошло несколько мгновений назад, когда они только пришли сюда.
Я вытираю слезы с лица.
— Не беспокойтесь обо мне, мистер Грейвс. Я в порядке.
Он вздыхает, явно недовольный моим присутствием.
— Не упрямься сейчас. Мы вернемся к твоему поведению после того, как ты расскажешь мне, что произошло.
— Это личное дело, — говорю ему, хотя знаю, что он не успокоится, пока не скажу то, что он хочет услышать, судя по тому, как его взгляд останавливается на моей руке.
Челюсть мистера Грейвса дергается, и это не из-за моего ответа. Он медленно берет мою руку в свои и поднимает ее в воздух, а потом медленно проводит пальцами по поврежденной коже. Я закрываю глаза, но не от боли, а потому что презираю ощущение рук Картера на своем теле. Прикосновения мистера Грейвса мягкие и осторожные, хотя их вообще не должно было быть.
— Я обещаю...
Я резко открываю глаза.
— Не обещай мне ничего, Кай Грейвс.
Он отпускает мою руку, но не слушает.
— Я обещаю, что он больше никогда не причинит тебе вреда.