— Аврора была женщиной всей моей жизни, как ты не понимаешь? Неужели так трудно уважительно относиться к моему горю?
Мило вздохнул:
— Вот что я скажу: будь она действительно женщиной твоей жизни, она приехала бы и не позволила бы тебе методично убивать себя.
Залпом выпив эспрессо, Мило подытожил:
— Ты сделал все, чтобы снова завоевать ее: умолял, заставлял ревновать, унижался на глазах у всего мира. Все кончено, она не вернется. Она перевернула страницу, и тебе остается лишь последовать ее примеру.
— Не получается, — признался я.
Мило на мгновение задумался, на его лице появилось одновременно встревоженное и загадочное выражение.
— Думаю, теперь у тебя нет выбора.
— Что это значит?
— Принимай душ и одевайся.
— Зачем?
— Мы едем в «Спаго», будем есть мраморную говядину.
— Я не голоден.
— Еда — не главное.
— А что главное?
— Хочу, чтобы ты немного встряхнулся. А это, несомненно, произойдет, когда я кое-что расскажу тебе.
3
Угрызения совести
— Что это за танк перед домом? — спросил я.
У ограды стояла внушительного вида спортивная машина, казалось, что под ее чудовищными колесами проседает асфальт на Колони-роуд.
— Никакой не танк! Это «Бугатти Вейрон», модель «Черная кровь», одна из самых мощных в мире гоночных тачек, — обиделся Мило.
Малибу
Послеполуденное солнце
Ветер шумит в деревьях
— У тебя опять новая машина! Ты что, коллекционируешь их?
— Старина, это не машина, а произведение искусства!
— Я бы сказал, «приманка для блядей». Неужели есть девушки, которые готовы на все, лишь бы покататься на крутой тачке?
— Думаешь, я без этого не могу подцепить клевую девчонку?
Я с сомнением посмотрел на него. Никогда не понимал фанатичной увлеченности большинства мужчин всеми этими купе, родстерами и машинами с откидным верхом.
— Иди полюбуйся моей красавицей, — с блестящими глазами предложил Мило.
Чтобы не расстраивать друга, я заставил себя обойти машину и рассмотреть ее со всех сторон. Овальный автомобиль напоминал кокон, в то же время казалось, что он приготовился к прыжку. На фоне черного, как ночь, кузова сверкали отдельные детали: хромированная решетка радиатора, зеркала заднего вида с металлическим покрытием, блестящие литые диски, за которыми голубыми огнями горели дисковые тормоза.
— Показать мотор?
— Давай, — вздохнул я.
— Знаешь, что в мире всего пятнадцать таких машин?
— Нет, но спасибо, что сообщил.
— Она за две секунды может разогнаться до ста километров в час, а максимальная скорость почти четыреста!
— Полезное приобретение, особенно учитывая стоимость нефти, полицейские радары, расставленные на каждых ста метрах, и повальное увлечение экологией!
Мило не стал скрывать своего разочарования:
— Зануда! Ты не умеешь радоваться жизни!
— В мире все должно быть уравновешено. А поскольку ты выбрал роль жуира, я взял ту, что оставалась, — успокоил его я.
— Ладно, залезай.
— Можно я поведу?
— Нет.
— Почему?
— Ты прекрасно знаешь, что у тебя отняли права…
Машина покинула тенистые аллеи Малибу-Колони и помчалась вдоль океана по Пасифик-коуст-хайвей. «Бугатти» легко скользила по шоссе. В салоне, затянутом искусственно состаренной темно-оранжевой кожей, было тепло и уютно. Я чувствовал себя в полной безопасности, как драгоценность в обитом бархатом футляре. Из радио лился убаюкивающий голос Отиса Реддинга.[4]
Я прекрасно знал, что мнимое и очень хрупкое спокойствие — результат действия транквилизаторов, которые я проглотил после душа, но с некоторых пор научился ценить редкие передышки между долгими периодами душевных терзаний.
С тех пор как Аврора ушла, мое сердце разъедала болезнь гораздо более страшная, чем рак. Эта зараза хозяйничала там, как крыса в кладовой, заползая все глубже и глубже. Плотоядная тоска, всегда готовая полакомиться человечиной, снедала меня изнутри, оставляя лишь бесчувственную инертную оболочку. Первые несколько недель я держался, стараясь не впасть в депрессию и не давая подавленности и разочарованию овладеть мною. Но скоро страх скатиться в пропасть покинул меня, а вместе с ним испарилось чувство собственного достоинства и даже простое желание не выставлять себя посмешищем. Проказа постепенно разъедала душу, лишая жизнь красок, высасывая последние силы, не оставляя места надежде. Малейшая попытка взять себя в руки оборачивалась поражением. Болезнь набрасывалась, как гадюка, и с каждым укусом впрыскивала очередную дозу яда, который проникал прямо в мозг, вызывая новую череду горестных воспоминаний: нежная кожа Авроры, ее свежий запах, взмах ресниц, золотистые отблески в глазах…
4
Отис Реддинг (1941–1967) — классик соул-музыки, погибший в авиакатастрофе.