- Ладно, девочка. Но имей в виду, что ты здесь не останешься. Ты хочешь в загородный дом Непомника? Тебе ведь там нравилось. И никто не будет знать.
- Она взбесится!
- Неуважительное выражение. Но если что-либо подобное даже и произойдёт, я выдержу. Поцелуй меня на прощание!
Глава 20
ПОЗНАКОМИТЬСЯ ЛУЧШЕ ВСЕГО ПЕРЕД РАССТАВАНИЕМ
В укромной хижине на площадке стодвадцатого этажа совершенно переменился весь уклад жизни. Старики перестали регулярно собираться по четвергам. Они приходили теперь каждый вечер.
Порядок вечернего чаепития не изменился нисколько. Старики рассаживались на свои привычные места, неторопливо и очень вежливо разговаривали, но вокруг чайного стола неизменно всё свободное пространство было занято ребятами, в самых разнообразных позах рассевшимися прямо на ковре или приткнувшимися с чашкой в руках на валик чьего-нибудь мягкого кресла.
Только Лали, конечно, не было. И слуху о ней не было. Сам очень опечаленный и притихший, Прат знал, что с ней не случилось ничего дурного. Конечно, если приговор Мачехи не считать дурным.
Во всяком случае, пылкие предложения Фрукти - отправиться, ворваться, штурмовать и освободить силой Лали, были вовремя погашены разумными доводами взрослых.
Никто не мог позабыть впечатлений от вечера в театре. Все жаждали продолжения… но Лали с ними не было, и в хижине царило уныние. Надежда, что она появится снова, конечно, не угасала совсем. С каждым оторванным листком календаря ещё на один день сокращался Срок, ждать становилось всё томительнее, и всё-таки все собирались каждый вечер, лениво пили чай, хрустели печеньем и как будто чего-то ждали.
- У нас что-то уныло сегодня! Что должны делать, собравшись, порядочные люди, когда они знают, что скоро им предстоит навсегда проститься? - вдруг воскликнула однажды Прекрасная Дама.
- А чего? - вяло откликнулась девочка Оффи.
- Перед расставанием люди должны узнать друг друга, хотя бы познакомиться!
- Здрасьте! - остроумно промямлил Кетик.
- Я могу вам рассказать в нескольких словах. Вот перед вами сидит наш старый друг, которого мы зовём Чемпионом.
- Ну, сидит, а нам-то что?
- Вы, может быть, думаете, что он был каким-нибудь обыкновенным чемпионом, каких сотни в боксе, плаванье, беге, прыжках? Нет, этот человек поднялся на ступеньку выше, чем высшая ступень победителя.
- Да ну, вы только меня конфузите… - Чемпион беспокойно завозился в своём кресле. - Вот ещё вспоминать! Да это было так давно… Что тут вспоминать?
- Ах, он, оказывается, боксёр? Это дело! Здорово дядя дрался? - воскликнули мальчишки.
- Он был чемпионом мира. Его называли суперчемпионом. Всех, кто выходил против него на ринг, он всегда укладывал в три-четыре минуты, больше ему не требовалось. Три минуты, и самые могучие и свирепые силачи лежали на полу тихо и смирно, как загорающие на пляже. А ведь он был очень добрый и всегда старался, чтоб кого-нибудь нечаянно не повредить. Но побеждать-то ему всё-таки приходилось, ничего не поделаешь, он же был знаменитым чемпионом. Так продолжалось год за годом. И однажды ему попался необыкновенно сильный противник. Не будь на свете нашего Чемпиона, тот обязательно был бы чемпионом мира. Он отчаянно бился, тот бедняга, но наш друг сбил его четыре раза и выиграл, как всегда. И толпа ревела от восторга, он был её кумиром. До чего же гордились им жирные пузаны с одышкой и хлипкие канцелярские жители, банковские клерки в широкоплечих пиджаках, но с макаронными мускулами, как вопили они от восторга, когда выносили его на руках из зала. Потом в самом роскошном отеле в его честь устроили шумный пир. Ему говорили, что он достиг вершины славы, но ему самому вдруг стало не очень весело, он задумчиво смотрел на красные морды и раскрытые ревущие рты нарядной толпы за столами, и странная мысль шевельнулась в нём: он спрашивал себя, а что орала бы эта толпа, если бы он хоть раз оступился и проиграл? И потом другая мысль: а что бывает с теми, другими, которые проигрывают бой, со всеми, кого он без конца побеждает? И он потихоньку встал из-за стола, в своей хрустящей белой крахмальной манишке, чёрном нарядном фраке, спустился вниз; и вот он в своей длинной, сверкающей серебром машине едет, поворачивая направо и налево, разыскивая нужный ему дом. И вот наконец темноватая грязная улица, и за ней ещё более грязный и бедный переулок, и очень маленький садик, и скользкие ступеньки лестницы. Он открыл скрипучую дверь, и в лицо ему пахнуло горьким запахом бедности и беды. Он отворил ещё одну дверь, которая не скрипнула, и увидел своего недавнего противника, который так смело и так безуспешно пытался устоять против него. Он увидел, что тот сидит, уронив тяжёлую голову, закрыв лицо руками, а жена его, всхлипывая, нежно целует его большую сильную руку, и видно, что они очень давно уже так сидят, а рядом, ползая по полу, играют с тазиком двое ребятишек, и девочка, вытаскивая из тазика мокрые тряпочки, делает малышу примочку под глазом и приговаривает: «Ты выйдешь против него ещё раз, и тогда тебе повезёт», а малыш только отмахивается и тяжело вздыхает: «Выйду обязательно, но снова не продержусь больше четырёх минут…» И тогда Чемпион отступил за порог и тихонько притворил за собой дверь. И в тот же вечер вдруг отказался от ответного боя со своим противником, так что тот получил весь денежный приз. А сам себе дал слово больше никогда не выходить на ринг, а это слово было очень трудно сдержать: его уговаривали, безудержно льстили ему, и обливали помоями презрения, и издевались, и опять соблазняли. Но он выиграл этот свой самый тяжёлый и лучший бой. И с тех пор даже перестал обижаться, когда мы зовём его Чемпионом, не за все его прежние победы, а за эту, его главную, когда он сдержал своё трудное слово. С тех пор он не ударил ни одного человека.