Мастер отпустил его плечо. Квай-Гон, всё ещё остолбеневший от ужаса осознания, едва заметил, как у того дрожат руки.
— На собрании лучше просто молчи, — выдохнув, устало протёр лоб Дуку. — Скажу, что тебе предвиделась её ранняя погибель, которой можно было бы легко избежать, не будь ты в лазарете. Что ты никому ничего не доложил об этом и сбежал, потому что времени было в обрез. Это и есть правда, в конце концов, только сжатая до формальностей. И потом, ни для кого не новость, что ты нарушаешь правила.
— Сделают выговор. Может, накажут, ничего нового. Не волнуйтесь за меня, Мастер. Нам обоим сейчас есть о ком действительно переживать.
— На собрании ты будешь молчать, — строго повторил Дуку. — Они подождут со своим решением ровно столько, сколько нужно.
— Неужто вы их переупрямите? — слабо улыбнулся Квай-Гон.
— Ты забываешь, в кого вы с Раэлем пошли по части вольнодумства, — по-снобски хмыкнул Мастер. — Вам до моего уровня ещё расти и расти. Ты свою роль в этой авантюре пока отыграл, теперь окажи любезность спрятать свои рога и выпустить меня на арену вместо тебя. И не обольщайся, я уже написал Раэлю. Подебатируешь с Советом как-нибудь в другой раз — твой старший падаван-брат потом из них все соки выжмет, чтобы облегчить тебе последствия непослушания. И не заходи к ним как на публичную казнь, в которой надо убедить палача не рубить тебе голову.
— Я не так плох! — возразил Квай-Гон.
— Никто и не говорил, что ты плох, — они остановились перед лифтом, который должен был поднять их на вершину башни, где уже заседали советники. Взгляд Мастера смягчился. — Ты устал. Ты взволнован. Я знаю, тебе сейчас не нужны мои объятия, ты к ним пока не готов, но… просто позволь мне отстоять твои действия. Хорошо?
— Хорошо, — Квай-Гон выпустил из-под ментальных щитов свою искреннюю благодарность. — И спасибо за… понимание. И за всё. Правда.
— Всегда пожалуйста, — хмыкнул Мастер. Они вошли в лифт. — Я своих детей в беде не бросаю.
Совет, разумеется, был принципиален и строг. Квай-Гон молчал, сжав кулаки в карманах роб, едва сдерживаясь, чтобы не искусать губы, как падаван, ещё не научившийся контролировать лицо. Его поступки осуждали, его поступки защищали. Мастер с безукоризненной вежливостью отстаивал идеалы джедаев в следовании воле Силы.
Время тянулось медленно, и само обсуждение было абсолютно напрасно.
— И в довершение моей мысли, — вдруг холодно ввернул Мастер, заметивший, что более старые советники отвлеклись от насущной темы разговора и перешли к метафизике, — процитирую дословно философа, которого, по словам моего третьего падавана, она как-то слушала. «Я в своем познании настолько преисполнился, что я как будто бы уже сто триллионов миллиардов лет проживаю на триллионах и триллионах таких же планет, как эта земля, мне этот мир абсолютно понятен, и я здесь ищу только одного — покоя, умиротворения и вот этой гармонии, от слияния с бесконечно вечным, от созерцания великого фрактального подобия и от вот этого замечательного всеединства существа, бесконечно вечного, куда ни посмотри, хоть вглубь — бесконечно малое, хоть ввысь — бесконечное большое».
У Квай-Гона отвисла челюсть, и не у него одного.
Мейс, зажмурив глаза, схватился за переносицу, наверняка от внезапно взорвавшихся в голове «точек уязвимости».
— «Так что я иду любоваться мирозданием, а ты идёшь преисполняться в гранях каких-то, вот и вся разница, понимаешь, ты не зришь это вечное бесконечное, оно тебе не нужно», — с королевской невозмутимостью продолжал Дуку.
Йода сидел почему-то весёлый-весёлый. Казалось, реакция остальных советников на монолог его страшно радовала.
— «Вот и всё, поэтому давай, ступай, езжай, а я пошел наслаждаться прекрасным осенним закатом на берегу теплой южной реки. Всё, ступай, и я пойду», — наконец закончил Дуку, схватил Квай-Гона за руку и утащил за собой вон из зала Совета, пока председатели не опомнились.
Надо было отдать ему должное, догонять их никто не побежал.
— Пусть переваривают, — беспечно отозвался Мастер Ян на незаданный вопрос, который Квай-Гон ещё не успел в своей голове придумать — Не всё же тебе и Раэлю действовать им на нервы… Как заявила мне когда-то Альда, с некоторыми людьми гораздо проще иметь дело, если на середине переговоров ты ломаешь им парадигмы, чем провоцируешь экзистенциальный кризис. Надёжный подход, никогда не даёт осечки.
— С переговоров мы, по сути, сбежали, — заметил Квай-Гон. Он вцепился в разговор, чтобы избежать настигшей его в зале Совета усталости, чтобы не думать о бледном, обманчиво хрупком теле на больничной койке, потускневшем золоте волос его солнца, про состояние которого Вокара Че официально ничего не обещала. Надо было, чёрт возьми, послушаться Раэля — наломать дров и обжечься, потому что ничего мучительнее боли от сомнительного шанса на выживание Альды он не испытывал очень давно. Может быть, вообще никогда.
— Тактически отступили. Я… пожалуй, пойду в лазарет, — Дуку смерил своего ученика непроницаемым взглядом. — Тебе, полагаю, туда ещё слишком рано, не так ли?
Квай-Гон еле заметно кивнул.
— Тогда не мучайся. Сходишь, когда будешь готов.
И неожиданно обнял его.
— Мой бедный мальчик, — тихо проговорил Дуку, зарывшись ладонью в спутанную гриву своего ученика. — Мой бедный мальчик…
— Не жалейте меня, — тело пробила дрожь, руки отказывались ответить на объятия. — Ещё не всё потеряно. Ещё есть надежда.
— Эх, Квай-Гон… Когда-нибудь ты научишься опираться на других, когда тебе тяжело, — Мастер медленно отстранился. От понимания в чужих глазах было неуютно. — Но для этого, видит Сила, тебе нужна искренность с самим собой и искренность с тем единственным человеком, которого ты действительно, подсознательно, к себе подпускаешь, — в его голосе не было никакой обиды. — Я достаточно хорошо изучил адептов Живой, чтобы понять, как вы существуете.
— Для этого, — собственный голос перешёл в хрип, — ей надо, для начала, проснуться.
— Но, когда она проснётся, ты ведь будешь достаточно храбрым?
— Буду, — слетело с языка клятвой. Альда должна знать. Больше никаких жертв, он не допустит, он не позволит, разве непонятно, как это больно и страшно, держать её, угасающую, слышать эхом в ушах «смерть придёт у неё будут твои глаза» — и никакого будущего, моментов скрытой нежности, её шуток, её смеха, её песен, её тёплых ладоней и запаха роз на белой шее. Искать знакомую тень в туманном лесу, сбиваясь с ног, выть волком на луну, отражение его украденного солнца. Нет.
Он бы поцеловал Альду, как сказочную принцессу, если бы имел на это право, чтобы разжать хватку смерти на живой душе, загородить собой — это он должен был её защищать, а не наоборот. Но Альда спала в лазарете, сливаясь с белыми простынями, а в тюрьме Храма сидел ситх, едва не укравший её жизнь, обманутый палач, а Квай-Гона всегда больше всего удручало бездействие.
— Пока она спит, я побуду рядом с ней, — наконец проговорил он. — А потом… потом как получится.