У неё было время на предварительную медитацию.
Как уже вошло в привычку, Альда вытащила записную книжку с идеальными квадратными флимси-листами и ручку. Посидела, прикрыв глаза. Перетасовала мысли, как колоду карт. Разложила их пасьянсом. Представила, как их сдувает ветром Силы, пока не останется самое главное, что беспокоит, одна или две карты-мысли. Перевернула их рубашкой вниз.
Записала первую: «если смерть — это продолжение пути, то важно ли, откуда мы пришли в эту жизнь?»
Записала вторую: «самые главные вопросы: что хорошего я могу сделать, пока живу? Чем могу помочь? И кому? А если это никому не нужно?»
Последний вопрос Альда яростно зачеркнула. Он слишком строго на неё смотрел.
Пальцы привычными движениями оторвали квадратики-флимси и сложили журавликов. Она выпустила их в окно; лёгкий толчок Силы — и птиц подхватил ветер.
Альда начинала чувствовать усталость, задавая свои вопросы в никуда. И тем не менее, нести их в себе было ещё утомительнее, поэтому осознание того, что ещё много журавликов будет отпущено на волю, горчило не так сильно, как могло бы.
За завтраком никто не обратил внимания на её задумчивый вид, на нерешительность выбора блюд, все ещё любопытные и восхищённые взгляды на массив коридоров, залов и трапезной. Дети баловались, спорили, и Мастер Аашла внимательно наблюдала за ними, чтобы в нужный момент успокоить и помирить. Альда никогда не доставляла никому проблем своим поведением, поэтому за ней и не следили.
«У меня её лицо, её имя, свитер такой же синий, никто не заметил подмены» — пел в голове голос знакомой и незнакомой певицы.
«Не могу решить, жуткий ли это текст» — подумала Альда, пережёвывая булочку. — «Хорошо, что никто не заметил, или плохо? Или в этом-то и смысл, чтобы можно было что-то изменить? Но моя альтер-эго если что-то и знала, то только то, что ничего не знала. Я уже не думаю, как раньше. И вообще, моё «я» теперь сумма двух разных «я». И как с этим жить?»
Эти мысли она не стала записывать. Пост-советская паранойя давила и душила типичную для американских попаданок манеру играть открыто.
На экзамене по коррелианской поэзии ей выпало стихотворение для анализа авторства Марво Бокка, брата джедая времён Старой Республики. Много красивых метафор, мягкий слог и философия о жизни, смерти и Силе. Очень пространная работа, по мнению Альды, утончённая и совсем не для десятилетних детей, как она.
В спокойной точке вращенья мира. Ни сюда, ни отсюда,
Ни плоть, ни бесплотность; в спокойной точке ритм,
Но не задержка и не движенье. И не зови остановкой
Место встречи прошлого с будущим. Не движенье
сюда и отсюда,
Не подъем и не спуск. Кроме точки, спокойной
точки,
Нигде нет ритма, лишь в ней — ритм.
Я знаю, что где-то мы были, но, где мы были, не
знаю,
И не знаю, как долго: во времени точек нет.
Надо было бы написать на выданных флимси о Силе, но нужные мысли не шли в голову. Нужные: детская философия джедайского ордена после Руусанской реформы.
Были только ненужные: знания откуда-то извне, отголосок существующей или несуществующей взрослой жизни где-то там, в мире, в котором никто не владеет даже базовыми навыками астронавигации.
«Жизнь, Смерть и Силу познать полностью нельзя», — аккуратно написала Альда, — «потому что сознание живущих и живых не может достичь их понимания. Именно поэтому так много музыки, стихов, книг, философии. Нам очень хочется знать наверняка, а не получается. Кто думает, что знает точно, тот, на самом деле, не очень умён или не очень скромен. Мы можем знать только некоторые отголоски правды, но нам не узнать, действительно ли правда ли то, что мы знаем, или нет. Всё, что мы знаем, это где добро и где зло. Вот и всё».
Написанное абсолютно не подходило под критерий нормальной оценки. Альда со вздохом отложила свою честную флимси. На новой она постаралась вспомнить что-то из преподаваемой им философии, что в стихотворение есть вот это, это и это, и оно так, потому что вот так.
А из честной флимси она сложила бумажного журавлика под столом, чтобы экзаменатор не обратила внимания, и оставила его на своём стуле, когда пошла сдавать свою работу.
Покинула залу, не обернувшись.
Мысли имеют право жить, даже если они не совсем правильные.
(…)
Магистр Дуку как раз прикреплял к пробковой доске две новые флимси-птицы, когда к нему постучали. К счастью, он уже успел изучить содержание посланий, поэтому внезапная компания его не разозлила.
— Входите, — отозвался, не отвлекаясь. В последнее время неизвестная девочка использовала очень тонкие флимси. Он не хотел их ненароком порвать.
Его пальцы невольно задержались на зачерканном «А если это никому не нужно?».
— У тебя уже коллекция, как я посмотрю.
— Джо, — он обернулся с крохотной улыбкой. — Я ждал тебя завтра на чай. Что-то случилось?
— Нет, — качнула головой его старая подруга. — Ничего. Но мне кажется, это тебе.
Она бережно протянула ему ещё одну бумажную птицу.
— Раз ты её нашла, то…
— Ты не понимаешь, — в её глазах плясали те самые искорки, которые давали напомнить, что магистр Ню вовсе даже не только главный архивист, вселяющий ужас джедаям, не трепетно относящимся к библиотеке, но и человек, выбравший свою специализацию из-за веры в детские сказки и чудеса. — Я смогла поддеть эту флимси-птицу ногтем только после того, как мысленно решила, что отнесу её тебе сегодня вечером. Иначе она просто не шла ко мне в руки.
Магистр Дуку бережно принял птицу и начал её неторопливо разворачивать.
— В библиотеке нашла? — только и спросил он.
— Нет, на экзамене по кореллианской поэзии. Наверное, твоя загадочная девочка оставила свой искренний ответ здесь, на этой флимси, а для оценки написала что-то другое. Не хочет выделяться. Боится, наверное.
— Ты случайно не запомнила?..
— Как она выглядит? Боюсь, что нет. После выдачи заданий я стала проверять экзамены старших падаванов по истории планет Внутреннего Кольца. Могу сказать только одно — журавлик был найден там, где рассадили клан Сквал.
Пока Дуку вдумчиво изучал содержимое журавлика, Джокаста подошла к пробковой доске.
— «Интересно, а джедаи — это коллективный народ или сингулярный?» — прочитала вслух. — «Я вот чувствую себя сегодня особенно сингулярно, потому что давно не получается ни с кем как следует обняться. А сколько раз в неделю джедаю полагается обниматься?» — и по-доброму рассмеялась. — Ян, так ты, полагаю, уже всё для себя решил?
— Почему у тебя встал такой вопрос именно после этой записи? — миролюбиво пробурчал Дуку. Он тоже подошёл к пробковой доске и принялся осторожно вешать новое послание девочки. — Если я её найду, если она захочет, я попробую, ладно? Ты прекрасно знаешь, как тяжело мне даётся физический контакт.
— Никогда не забуду, как пьяные вдрызг Раэль и Квай-Гон, решившие поговорить о жизни на крыше моей библиотеки, жаловались друг другу, как мало ты их обнимаешь.
— Я никогда не замечаю правильный момент!
— Нет никакого «правильного момента», — отмахнулась Джокаста. — Это магистр Йода виноват в твоём искажённом восприятии некоторых естественных джедайских нужд.
— Меня иногда обнимала магистр Костана.
— Да, но она была Мастером Сайфо. Объятия своего наставника и чужого — не одно и то же.
Магистр Дуку с тяжёлым вздохом потёр переносицу.
— А ты, — наконец спросил он, — тоже думаешь, что я веду себя глупо с этими журавликами? Сай до сих пор уверен, что мне надо взять в падаваны Комари. Сейчас он немного сомневается, но…
— Ян, — Джокаста встретила его взгляд, — ты же всегда выбираешь детей, которые на тебя чем-то похожи. Я думаю, что твоя загадочная девочка это хороший вариант по нескольким причинам. Во-первых: у вас очень много общего. Если не по части открытого таланта, в отличие от Раэля и Квай-Гона, то по образу мысли и мудрости не по годам. Ты не помнишь себя в детстве, а я помню. Во-вторых: эти флимси-птицы находят только тебя. Нас в Храме несколько сотен человек. Сила намекает, и намёк должен быть понят. Силе лучше знать, чем нам. И в-третьих: не стоит забывать, что отношения между Мастером и падаваном это равноценный обмен. Чему-то дети учатся у нас, а чему-то мы учимся у них. Возможно, Сила намекает, что на этот раз у тебя просто будут другие уроки.