Мятный чай никогда не заваривают в спешке. Для его приготовления нужны вода, мята и сахар в выверенной пропорции. Все это с величайшим тщанием доводят до точки кипения. Держа стаканчик с чаем в руке и вдыхая сладковатый пар, ты ощущаешь, как останавливается мгновение. Гомон базара и шум автомобилей, проносящихся мимо в удушающей жаре, становятся несущественными и как будто стихают. Время исчезает.
Время. Меня вдруг поразила мысль, что я сижу на другом конце земного шара, на противоположной стороне суток, и мечтаю о том, чтобы времени не стало. Вентиляторы безмятежно крутились над моей головой. У вращающихся дверей суетился портье – совсем молодой парнишка с плохой кожей и запавшими глазами.
Вам тоже не спится, заметил он. (Вероятно, заметить это было легче, чем мне казалось.) Я попросил его сесть, чтобы время возобновило свой ход. Он поведал, что в течение десяти лет не спал по ночам, терзаясь при этом раздражением и сожалением обо всех потраченных впустую часах. Вероятно, сколько-то он все же спал – человек может прожить без сна всего около одиннадцати дней, а потом начинает умирать. Ему надо было родиться крысой – они могут протянуть без сна целых три недели. Всегда восхищался крысами, сказал он. Ночь за ночью мы лежим и без всякой цели совершенствуем свою душу. Считаем часы. Все это время находимся на невидимой границе между жизнью и смертью. А потом будильник приносит нам освобождение.
Его жизнь кардинально изменилась, когда он додумался превратить свою проблему в преимущество. Я обратил внимание, что он в отличной физической форме, и он рассказал, что в прошлом году принимал участие в национальной велогонке. От Ла-Кьяки на севере до Ушуаи на юге он проехал на велосипеде почти четыре тысячи километров. Гонка стала для него экспериментом по депривации сна. У него было естественное преимущество перед конкурентами, учитывая, что он привык не спать по несколько дней кряду. Тем не менее на третий или четвертый день он сделал любопытное открытие. В обычных обстоятельствах содержание снов забывается довольно быстро после пробуждения. Оказалось, что критический недостаток сна стирает границу между фантазиями и реальностью. У тебя начинаются галлюцинации, и они кажутся такими же реальными, как все, что ты видишь, слышишь и чувствуешь в обычной жизни. По большей части это обыкновенные иллюзии – как при дорожном гипнозе, распространенном среди дальнобойщиков, когда живые изгороди и кусты кажутся экзотическими животными, трещины на асфальте складываются в осмысленные слова и ты начинаешь здороваться с почтовыми ящиками.
Когда он остановился перекусить на пятый день, то, к своему ужасу, обнаружил, что все люди вокруг него мертвы. Они пили горячий мате, массировали одеревеневшие ноги, поправляли велошлемы над пустыми глазницами. И все делали вид, как будто ничего не происходит, но нельзя было не заметить, что тела их полным ходом разлагаются. Какой-то парень с наполовину съеденным лицом и свисающей изо рта длинной ниткой слюны предложил ему кофе из своего термоса. При всем при этом его поразило, как успешно трупы притворяются живыми людьми – они болтали между собой и вели себя как самые обычные велосипедисты. Его команда заставила его прилечь на пару часов, прежде чем продолжить путь. Но несмотря на то, что галлюцинации прошли и он закончил гонку без дальнейших происшествий, было кое-что, о чем он никому не рассказал. Он до сих пор ощущал трупный запах. Даже теперь, восемь месяцев спустя, все люди пахли для него гниющей плотью. Он потому и пошел в ночные портье, чтобы поменьше сталкиваться с ходячими мертвецами.
Он ушел, и я остался наедине с остывшим чаем. Я закрыл глаза и сделал еще один глоток. Четыре часа до завтрака.
45. Кажется, все началось с открытки, которую я отправил из Базеля. Спящая женщина и молодой мужчина, лежащий без сна и вглядывающийся в темноту. Картина называется «Невеста ветра».
46. Что бы ни было причиной тревоги, она никуда не делась. Когда живешь в подземной катакомбе, никогда не рано начать готовиться, тебе труднее выходить на свет. Подвальным жильцам, подобным мне, комфортабельнее – катакомфортабельнее – всего бывает в компании своих собственных вещей.
Но вот бутерброды съедены, и больше нет причин задерживаться здесь. Послевкусие колбасы на языке, смятая обертка, еще один отрывок времени будет выброшен на ветер, нечего написать в открытке. Я проверяю, не осталось ли что-то под кроватью, в шкафу. Надеваю свой панцирь. Путешествие вокруг света ничего не меняет. Претензии ждут меня, терпеливые, как мой родной язык. Отправная точка, неясно вижу, неясно помню, красный гараж и ветер, поющий в живой изгороди из боярышника, прошло столько лет с тех пор, как я стоял посреди гостиной, голос отца шелестит у него в груди, как сухая листва, и ждал, когда начнется моя жизнь.