Перевязанная бечевкой стопка открыток все еще лежит на столе за моей спиной. Когда-то я мечтал написать открытку, которая будет лицевой и обратной стороной одновременно. Всего один маленький шаг для человека – но огромный скачок для письменности. Это была бы моя первая открытка. Первая, в которой мосты и побережья не испорчены тем, что я о них написал. Но какая теперь разница. Быть может, мои неудачные попытки представляют больший интерес. Быть может, все вместе они и есть та самая открытка мечты. Куртка висит на вешалке в углу – я запихиваю сверток во внутренний карман. Симфония, или кончерто гроссо, или фоновая мелодия: поживем – увидим.
5. В чем секрет? Что в тебе такого, что она выбрала тебя, а не меня?
6. Здесь я родился.
Здесь работал мой отец, когда познакомился с мамой.
Мама мечтала о такой семье.
Сюда они поехали в свадебное путешествие.
Каждый год в день ее рождения отец заказывал здесь столик.
Даже после того, как она уехала.
7. Кресло обито бордовой тканью, подлокотники и сиденье лоснятся от старости. Справа на ткани остались подпалины и серые следы пепла – отец долгие часы проводил в этом кресле, читая книги и куря сигареты одну за другой. Кресло и теперь громоздится в углу, безмолвное, как статуя.
Мой отец был коллекционером. В юности он ходил в море, а вскоре после возвращения начал собирать модели кораблей. Лестница в доме, где я вырос, – на полке стояла точная копия фрегата «Фрейя», воссозданного по чертежам из военно-морского музея в Хортене. Он говорил, что таким образом поддерживает контакт с Большим Миром теперь, когда его жизнь ограничена домом и долгами. Позднее он собрал внушительную библиотеку из книг по языкознанию и этнологии, я помню, как долго он изучал письменность майя. Я никогда не позволял школьной системе определять мое образование, говорил отец. И всегда хмыкал, когда его спрашивали, не помышляет ли он об академической карьере. Превратить учебу в работу – значит испортить все удовольствие, отвечал он. Задачи нужно выбирать по принципу вдохновения. Не польза движет миром. Мама при этом качала головой, но она давно уже оставила попытки с ним спорить.
От изучения фольклорных текстов отец легко и естественно перешел к коллекционированию музыки. Он покупал пластинки в самых немыслимых жанрах: португальское металл-фаду, аргентинский фриджаз, современная исландская музыка. Что удивительно, на этих пластинках всегда находилось что-нибудь интересное – оригинальные мелодии, сложные ритмы или незнакомые звучания. В те редкие – по пальцам можно пересчитать – разы, когда он покупал действительно неудачную пластинку, он от нее быстренько избавлялся, отдав на барахолку. Собственно, там он и приобрел бóльшую часть своей коллекции. Остальное он привозил из поездок. К каталогам он не прикасался, даже по рекомендации других коллекционеров. Так дела не делаются, усмехался он.
Как-то мы копались в картонных коробках в букинистическом магазине, и я спросил у него, почему он всегда идет самым сложным путем. Ты ведь все равно не слушаешь их перед покупкой, заметил я. Он глянул на меня поверх очков и протянул мне фортепианные сонаты Скрябина. Пощупай, велел он. Пластинка лежала в потертом картонном конверте с портретом композитора, выполненным углем, и старомодным списком композиций на обороте. Корешок слегка пожелтел – наверное, прежний владелец хранил пластинку на солнце. Если принюхаться, можно было ощутить исходивший от конверта слабый аромат благовоний. Покупать пластинки по каталогу или в Интернете – все равно что знакомиться с человеком по реестру налогоплательщиков. Пластинку нужно подержать в руках, чтобы понять, стоит ли тратить на нее время.
Так я научился путешествовать.
8. Я живу в катакомбе. Когда я стою у окна, любуясь яблоневым садом снаружи, земля находится на уровне моей груди. Жить так – все равно что быть наполовину похороненным или, к примеру, медленно тонуть в болоте. Земля уже заявила права на нижнюю половину туловища – нужно успеть воспользоваться оставшейся половиной. На подоконнике опять скопилась черная пыль.