Читать онлайн "Бумажные войны. Военная фантастика 1871-1941 (Фантастическая литература: Исследования и материалы. Том I)." - Кларк Игнатий Ф. - RuLit

Отзыв «т. Болтина» интересен именно тем, что принадлежит военному специалисту. Майор Евгений Арсеньевич Болтин — «человек, как говорили, „светский“, сдержанный, в пенсне, слегка грассирующий»[202] — был незаменимым консультантом в литературных и издательских кругах. Образованный, начитанный, он также неравнодушно относился к попыткам заглянуть в ближайшее будущее. После рецензирования рукописи Шпанова, например, ему придется уже в чине полковника вместе с академиками О. Шмидтом, В. Образцовым и другими учеными и инженерами участвовать в подготовке необычного номера журнала «Техника-молодежи», посвященного тому, как СССР будет выглядеть в 1942 г.[203] Майор Болтин принадлежал к тому слою военной интеллигенции, которая решала сугубо пропагандистские и просветительские задачи.

В целом Болтин весьма скептически оценит рукопись Шпанова «Двенадцать часов войны»:

«Какова концепция автора и из каких источников питается он? По существу, хочет автор этого или нет — он находится под несомненным влиянием идей Дуэ. Если заменить последние фразы т. Шпанова („Береги людей. Война только начинается…“) заключительной фразой Дуэ — „С этого момента история войн 19. г. не представляет более никакого интереса“ (Дуэ — „Господство в воздухе“, стр. 356), да выкинуть „декорацию“, о которой я говорил выше — получится та же схема Дуэ и ярко вылезет идея решения войны одной авиацией. В изображении самого хода воздушной операции поразительно много сходства с фабулой романа Гельдерса „Воздушная война 1936 г.“ СБД[204] автора — не что иное, как самолеты „Г“ майора Гельдерса, только в обновленном издании.

Автор очевидно недооценивает силу современной ПВО и, в частности, истребительной авиации. Утомительная дискуссия на эту тему в самом начале книги не выясняет четко мнение автора; но оно ясно из факта полной неудачи обороны „имперцев“.

Переоценка возможностей и силы нападающей авиации и недооценка средств сопротивления ей — это опять сближает автора с Дуэ, Гельдерсом, Акселем и рядом других неудачных буржуазных „пророков“ будущей войны. Правда, автору помогает революция — она разрешает проблему войны быстро и радикально. Но рассчитывать на революцию в течение первых двенадцати часов войны — это значит недооценивать действительных сил врага.

Подобная недооценка сквозит в ряде положений автора (С. 76, 89, 92, 112, 165 и др.). Враг у автора недостаточно умен: он действует растопыренными пальцами, наносит первый удар не подготовившись к дальнейшим событиям и т. д.

Картины наземных боев схематичны, наивны и неубедительны.

Технические идеи автора несомненно имеют интерес. Но не все в них ново и оригинально. Сплошь и рядом за новое выдается то, что давно уже кем то изобретено или даже осуществлено. Таков, например, „огневой еж“ бомбардировщиков (С. 123), снаряды с „сетками“ и т. п. В то же время подробное описание технических деталей утомительно, отяжеляет изложение, затягивает действие.

В романе, несомненно, немало интересных моментов и довольно удачных сцен (гибель Сафара и др.). Но в целом он производит впечатление растянутого, излишне нагруженного техническими отступлениями произведения. Люди недостаточно живы, однообразны, — сплошь герои на нашей стороне и полуидиоты — на стороне противника. Такой схематизм ничего, кроме вреда, принести не сможет.

В целом я считаю, что в настоящем виде роман действительно не может быть напечатан и цензура была права, не пропустив его. Но путем дальнейшей работы, быть может, удастся сделать книгу приемлемой»[205].

Рукопись подверглась переработке и усилиями Вишневского была срочно подписана к печати в январский номер журнала «Знамя» (1939) под названием «Первый удар»[206]. Повесть вызвала первоначальную сдержанную реакцию прессы. Казалось бы, оправдывались скептические предсказания руководителей Союза советских писателей и редколлегии «Литературной газеты» о незавидной судьбе повести. «Красная звезда» поместила отзыв А. Кривинова (возможно, псевдоним известного журналиста А. Кривицкого)[207], отражавший позицию центральной военной газеты. Органический порок повести, писал Кривинов, «заключается как раз в том, что в компоновке материала, удельном весе его составных частей, даже в общем развитии сюжета автор покорно следует образцам западной литературы на эту тему». Персонажи повести, по мнению Кривинова, были «безжизненны и схематичны». Именно авторская манера изображения человеческих характеров и роли человеческого фактора в будущей войне вызвали несколько натянутые нарекания рецензента. Объектом критики были избраны художественные недостатки повести, а не концепция войны. Ни словом Кривинов не возразил против картины двенадцатичасового триумфа советской авиации и разгрома Германии[208]. Журналист И. Горелик в своей рецензии, помещенной в «Литературной газете», бесстрастно перечислил следующие недостатки повести: пассивность противника («Мы знаем врага — он труслив, но нагл, коварен и хитер. В повести Шпанова все немецкие генералы похожи друг на друга, как близнецы. И одинаково неумны»), беглое развитие сюжета и отступление от советской военной доктрины («То, что Шпанов ограничил себя местом и временем, пошло во вред его замыслу. Ведь авиация вообще, а советская в особенности, сильна своей взаимосвязью с остальными родами оружия. В „Первом ударе“ она действует почти изолированно»).

Н. Шпанов, «Первый удар». Издание 1939 г.

Правда, общий вывод Горелика был благожелательным: «Первый удар» будет прочитан с интересом, а многие недочеты будут прощены автору, попытавшемуся нарисовать грядущую войну[209].

Ситуация вдруг изменилась. Из Главного политического управления Красной Армии затребовали номера «Знамени». Еще через день из Воениздата позвонили Шпанову и сообщили, что собираются выпустить «Первый удар». Начальник Воениздата отклонил предложение Шпанова переделать в повести недопустимые ошибки: «Мы пускаем ее в набор в том виде, в каком ее опубликовало „Знамя“»[210]. Как отмечает И. Кремлев-Свен, сдача повести в производство и подписание ее к печати произошло в один день: «С такой сногсшибательной быстротой у нас издавались только книги самого Сталина»[211]. Всего выйдет пять изданий «Первого удара» (одно из них, наиболее престижное, выйдет с предисловием Героя Советского Союза полковника М. Водопьянова). Без учета январской книжки «Знамени» повесть Шпанова напечатают «Гослитиздат» (Роман-газета) — 275000 экз., «Детиздат» — 25000 экз., «Советский писатель» — 10000 экз. Двумя изданиями отметится «Воениздат» (тиражи не указывались). В течение нескольких месяцев 1939 г. повесть «Первый удар», если довериться данным К. Симонова, будет напечатана небывалым для того времени пятисоттысячным тиражом[212].

Пока типографии снабжали торговую сеть и библиотеки книгой Шпанова, в прессе началась скоординированная хвалебная кампания. Одним майским днем газеты «Правда» и «Красная звезда» откликнулись рецензиями полкового комиссара М. Миронова и батальонного комиссара А. Амелина. Для редакции армейской газеты это была своеобразная «явка с повинной». Спустя месяц ей приходилось дезавуировать статью А. Кривинова. Батальонный комиссар Амелин, входивший в ближайшее служебное окружение заместителя наркома обороны Л. Мехлиса, писал, что Кривинов не сумел по достоинству оценить эту книгу и совершенно необоснованно дал о ней отрицательный отзыв. По словам Амелина, лишь некоторые командиры высказались против «Первого удара», но в целом повесть была признана замечательной: «Повесть „Первый удар“ — глубоко патриотическое и продуманное произведение, которое будет пользоваться у читателей большим и заслуженным успехом». Механически пересказывая сюжет повести, Амелин оптимистично добавил: «Действительность превзойдет фантазию этой повести»[213]. Не поскупился на добрые слова и полковой комиссар Миронов. «Повесть тов. Шпанова — фантастика, — отмечал М. Миронов, — но она очень реалистична, правдоподобна. В повести нет надуманности. Фантастика богата обобщениями современной действительности. Идет ли речь о людях, о технике или о политике — всюду чувствуешь, что они взяты из живых наблюдений нашего времени, основаны на серьезных знаниях и анализе предмета». В заслугу Шпанова ставилось отсутствие ходульных схем и шапкозакидательных баталий[214]. Наиболее принципиальная и, можно сказать, директивная рецензия «Книга о будущей войне» за подписью В. Вишневского появилась в главном теоретическом журнале «Большевик». Сверхзадача ее заключалась в том, чтобы окончательно развеять скептическое отношение к «Первому удару». Повесть была названа литературным явлением. «Первый удар» противопоставлялся Вишневским сочинениям зарубежных военных теоретиков и беллетристов, включая Гельдерса, под пером которых будущая война приобрела «искаженные очертания» и мрачный колорит: «Советская литература — молодая, здоровая, рожденная в борьбе за умное и светлое, рационально организованное, коммунистическое общество — противопоставляет всем этим мрачным, убойным, пессимистическим произведениям свои идеи, свои образы, своих новых героев». Николай Шпанов удостоился лестной характеристики писателя компетентного в сложных перипетиях современной войны. Сентенции о серьезном и опытном противнике в лице фашистской Германии уживались у Вишневского с восторженными оценками «конфеточных» сцен щадящей советской бомбардировки вражеских городов и «будущих актов пролетарских демократических братаний»[215]. Можно сказать, что последующие рецензии, появившиеся в центральной и провинциальной прессе, армейской периодике и многотиражках, не во многом разошлись с оценками «Правды», «Большевика» и майского номера «Красной звезды». Журнал «Молодая гвардия», например, утверждал: «Повесть читается с интересом. Спокойный, мужественный тон, отсутствие крикливости и стилистических фейерверков придают повести убедительный характер, внушают доверие читателю»[216]. Полковой комиссар М. Скурихин в «Известиях» писал: «Отрадным событием последнего времени является смелая повесть Н. Шпанова „Первый удар“. Фантазия о будущей войне превращена писателем в правдоподобное повествование, тем более интересное, что автор показывает в нем серьезное, вдумчивое изучение действительности, умение дать героические образы советских патриотов, знание материала, военную грамотность. Жанр смелой реалистической военной фантастики должен в дальнейшем получить более широкое распространение. Дело не только в достойном ответе советского писателя на бредни фашистских буржуазных писак о будущей войне. Дело также в эмоциональной и идейно-художественной силе литературы, призванной помогать большевистской партии воспитывать сознательных строителей коммунизма, решительных бойцов для будущих боев с злейшими врагами социалистической родины»[217].