— Э, нет-нет-нет! Туда я не пойду! — Одинцов отгородился от девушки портфелем и авоськой с мандаринами, а затем его прямо-таки впечатал в перила бас Сагаряна, донёсшийся из озарённого ярким светом коридора. Сознание за единый миг превратилось в бурный поток всякого вздора: кем Женя — маленькая блондинка Женя — приходится огромному, чернущему, как ворон, Сагаряну? Точно не родственницей, и фамилии у них разные. Так кем же — неужто любовницей?! Эй, полегче, какая любовница, когда там, в квартире, её мать. И что сделает Сагарян, когда увидит его на пороге: свалится со вторым инфарктом или вытолкает прочь? В голове Одинцова на бешеной скорости прокрутилось кино вроде комедийно-гайдаевского, где он бегает от разъярённого Сагаряна по большой квартире, как Шурик от Феди (весовые категории у них были ещё более комично-контрастными, чем у киногероев), и в финале Сагарян потчует его таким пинком, что Одинцов кубарем катится по лестнице, врезается в почтовые ящики, ему на голову и за шиворот сыплются письма и открытки, следом летит портфель с чертежами и палка копчёной колбасы, а в конце весело прыгают по ступеням мандарины из авоськи. Видимо, впечатление от воображаемой сцены настолько живо отразилось у Одинцова на лице, что Женя снова засмеялась и сказала:
— Да не бойся, он тебя не покусает.
— А... он тебе кто вообще?
— Ты разве не знал? Он мой отчим. Но он мне роднее отца, я его с детства папой зову.
— Вот оно что...
Тут на пороге квартиры появился Сагарян, с виду вполне бодрый, и уставился на Одинцова, как на говорящую мартышку в балетной пачке.
— Э... Здрасьте, Григорий Авакович. — От души отъединилось что-то очень тяжёлое, будто отстыковалась последняя ступень от выходящего на орбиту корабля, и Одинцов, жиденько улыбнувшись, ляпнул самое нелепое из возможного:
— Мне сказали, что вы в больнице.
— А я вас разочарую: сегодня меня выписали. Подозревали инфаркт, оказалось — невралгия. Представляю, что про меня бабы-сороки в КБ растрещали — небось, хоронить уже собрались?
Облегчение щекотным теплом растекалось по жилам, будто алкоголь. Бессмысленно улыбаясь, Одинцов смотрел на своего живого и здорового врага — или не врага уже? — и думал: вот оно, чудо. Настоящее чудо. Самое важное он узнал. А теперь пора убираться восвояси.
— Ну и куда вы? — окликнул его Сагарян. — Заходите, раз уж пришли.
Сопровождаемый счастливой Женей, Одинцов вошёл в прихожую. Поздоровался с миниатюрной женщиной средних лет. Сагарян исчез, но вскоре появился в гостиной с какой-то бумагой. Показал её Одинцову:
— И раз уж вы сами заявились, расскажите-ка мне про это вот. Во всех подробностях.
В толстых пальцах Сагарян сжимал мятый листок с одинцовским наброском.
— Что это такое, вы давно над этим работаете?
— Самолёт, который отправится в космос... — пробормотал Одинцов будто в трансе. — То есть, это, конечно, не самолёт, а космический корабль будущего. Многоразовый космический корабль. — Тут его осенило, и он посмотрел на Женю, расстилающую скатерть:
— Это ведь ты взяла рисунок?
— Я. А то ты сам ни за что не собрался бы показать. — Быстро улыбнувшись, девушка скрылась на кухне.
— Ну, так я вас слушаю, — нетерпеливо произнёс Сагарян.
Одинцов вернулся в коридор за портфелем, вытащил папку с проектом и протянул главному инженеру. Сагарян просматривал записи и чертежи, сначала скептически хмыкая, а вскоре — в нехарактерном для него глубоком и долгом молчании, вчитываясь всё медленнее и пристальнее. Одинцов отвернулся к большому книжному шкафу: он был из тех гостей, которые при любом удобном случае принимаются изучать хозяйскую библиотеку. На полках теснились книги по истории космонавтики. Одинцов вытащил наугад издание, о котором прежде не слыхал, несмотря на увлечённость темой. Распахнул на середине и замер. С чёрно-белой фотографии в углу страницы на Одинцова смотрел он сам. В точности этого человека Одинцов каждое утро видел в зеркале. Серьёзные глаза со странно светлыми, почти белыми, очерченными тёмной каймой радужками, очки, сухое, ничего не выражающее лицо, тонкий прямой рот, прямые, как по линейке, брови. Мелким шрифтом внизу: труднопроизносимые немецкие имя и фамилия. Скупая биографическая справка. Учёный-конструктор, занимался баллистическими ракетами, работал с Вернером фон Брауном. Участник Сопротивления. Обвинён в заговоре против Гитлера, расстрелян осенью 1944-го.
Прижимая к себе раскрытую книгу, Одинцов сел в кресло. На душе простёрлась прекрасная космическая бесконечность. Взять книгу с собой, показать матери. Хотя нет, лучше не надо. Как она будет плакать... Не надо. Пускай всё останется как есть. Главное, что он теперь знает.