Когда пара объёмных вязанок хвороста, уже была готова, послышались короткие, пулемётные очереди со стороны села. Мощные, стальные монстры взвизгивали много раз, и гулкое эхо от стрельбы разносилось по селу, теряясь между густых, еловых крон деревьев леса. Я взглянул на Авраама, но он не поднимал опущенной головы. Его растопыренные в стороны пальцы дрожали, а грудь надувалась подобно шару. Мы всё же надеялись, и в то же время понимали, что просто так стрелять никто не стал бы.
— Пока переждём здесь, — сказал брат, собравшись с духом, — там мы, скорее всего, станем мишенями. Вечером, когда первые, мелкие капли дождя оторвались от низко — нависших над селом туч, немцы ушли. Возможно, фашисты хотели бы сжечь село, но что — то заставило их спешно покинуть наш край. Я хорошо видел, как вымуштрованные солдаты в строгом порядке, покидали село. Их боевые машины замыкали походный строй и вскоре скрылись за плотной стеной деревьев, разбив напоследок тяжелыми колёсами влажную, глиняную дорогу. Липкое, сумеречное покрывало ночи устало волочилось над мертвецки тихой улицей, где стоял наш старый дом. По очереди, вплоть до наступления полной темноты я с Авраамом вглядывался в пустые глазницы чернеющих окон, пытаясь понять, остались ли в селе немцы. Не единого огонька. Голова моя постепенно опускалась, и непрерывно вырывая себя из объятий сна, я все же, не справился. Уснул.
Может быть, прошло несколько минут, а возможно и больше. Авраам лежал не подоплёку, устроившись на куче того самого мелкого хвороста, за которым мы пришли сюда. Я почувствовал присутствие чего — то чуждого поблизости. Проснулся. Мне вдруг стало, безумно жаль Авраама, чье тихое, размеренное дыхание было едва слышно. Брат толком не видел жизни, взвалив огромную часть забот на себя, когда родителей уже не было рядом. Он всегда был решительнее меня и, наверное, это он унаследовал от папы, чьи слова обычно не расходились с делами. Наш Авраам никогда не торопился открывать рот, не рассчитав возможные, за и против. Бабушка Ализа за эту черту характера называет его, — банкиром без денег, — весело потешаясь собственной выдумке. Называла! Нужно привыкать говорить о родных в прошедшем времени. Я горько оплакиваю их украденные жестоким временем жизни. Война она ведь только для нас ничтожных смертных, имеет такое всевластное имя. Для затеявших её людей это лишь забава, когда пресыщенные избытком, они ищут того, что сможет растормошить их уже омертвевшие души. Те кто, притаились в кустах, за нашими спинами, вдруг зашумели. Без осторожности и выжидания они смело двинулись в нашу с Авраамом сторону, ломая тяжёлой поступью старые, упавшие наземь ветви.
— Наверное, они уже приготовились нажать спусковой крючок автомата, чтобы покончить с двумя незадачливыми братьями, — подумал я обречённо, — а может у них только ножи? Нож. Сейчас острый, длинный клинок мог бы хоть немного уровнять наши шансы. В руках у меня оказалась всего лишь пригоршня сырой земли, а к горлу подступил кислый, вязкий ком.