Была, впрочем, у сестер и общая «пассия» — балет! С нежных лет обе были балетоманками, знали в этом мире всех и вся и фаворитов своих выбирали с толком.
Сейчас пальма первенства была по праву отдана молодому солисту ГАБТ Саше Калашникову. Ах, этот Саша, такой маленький, как солдатик, и такие крепенькие ножки! Он танцует как настоящий интеллигент, говорила Агриппина Евлампиевна, видно, что критически мыслящая личность. Вот наглядные результаты воспитания нашей молодежи, поучительно говорила Аделаида Евлампиевна. Гений, простота, ненавязчивый патриотизм!
— Агриппина Евлампиевна, я звоню-звоню, а никто не открывает, хотел уходить, но слышу голоса, сначала думал радио, но потом рискнул, толкнул дверь, а она не заперта, это вы зря так неосторожно, надо хотя бы цепочку накидывать, а то притащатся какие-нибудь… сборщики бумажной макулатуры…
С этим вздором на устах в квартире появился бледный, как оперный герой, сосед Игорь Велосипедов.
Какой интересный молодой человек, сразу же подумала Аделаида Евлампиевна. Просто народоволец, подпольщик-марксист, вдохновенный строитель Комсомольска-на-Амуре. И неужели вот такой приятный, исполненный такой высокой духовности (словечко это Аделаида недавно подцепила у ожидавших феляевского приема деятелей искусств), такой по большому счету (тот же источник) хороший юноша стоит в стороне от Партии или… чего уж греха таить… один из Гриппочкиных клиентов, то есть по другую сторону баррикад? Такое к тому же удивительно знакомое лицо, должно быть, просто литературный образ. За таких юношей надо бы бороться, надо бы решительно протягивать им руку…
От Агриппины, конечно, не ускользнуло, какое сильное впечатление произвел вошедший на сестрицу.
— Это, Адочка, мой сосед Игорь Иванович, — сказала она. — Игорь, познакомьтесь с моей сестрой. Адочка работает в партийных органах.
Велосипедов через силу улыбнулся. Где-то уже видел эту козлятину, подумал он.
— И что же, Игорь Иванович, вы тоже?… — Аделаида с легким смешком, будто о картишках или о дамочках, показала глазками на Гриппочкины бумажные небоскребы.
— Б-р-р, — ответил Велосипедов. Трепал некоторый ознобец.
— Нет, нет, Адочка, ничего опасного, Игорь Иванович… ну… ну просто пишет… просто пробы пера… — поспешила на помощь Агриппина и подмигнула Велосипедову в целях конспирации.
— Похвально, если просто пишете, — по-меценатски, но со значением сказала Аделаида Евлампиевна и встала. — Очень приятно было познакомиться. К сожалению, мне пора, у нас сегодня важнейшее мероприятие, встреча побратимов, шарикоподшипникового завода и театра имени Вахтангова. Вот, Гриппочка, твой билет на «Лебединое», встретимся, как всегда, у третьей колонны… — Она слегка замешкалась, еще раз взглянула на Велосипедова, и вдруг ее осенило — нужно познакомить этого юношу, который на перепутье, с другим настоящим советским юношей творческого направления. — А вы, Игорь Иванович, балетом не интересуетесь? Вот в четверг Саша Калашников танцует, есть билет, не хотите познакомиться?
— С восторгом, — промямлил Велосипедов. — Сколько я вам должен?
— Это бесплатно. Из наших фондов. Итак, до четверга! Сильно бухая гэдээровскими сапогами «на платформе»,
Аделаида Евлампиевна покинула сестрину квартиру, после чего Велосипедов облегченно вздохнул и отрезал себе райкомовского тортика.
— У вас что-нибудь есть? — конспиративным тоном спросила Агриппина Евлампиевна.
— Ноль, — признался Велосипедов и, не донеся сладчайшего кусочка до рта, с кислейшим выражением лица осмотрел тихомировские «небоскребы».
— Любопытно, Агриппина Евлампиевна, это что же, вот столько всего разного люди пишут?
— Вот пишут, видите, время даром не теряют, — гордо подтвердила Агриппина. — Вот, пожалуйста, на столе шесть башен — интереснейший роман с четырьмя перевоплощениями за пять тысяч лет. А вот на кровати раскидана распечатка хроники Тамбовского восстания, аутентичный текст «Против кровавой большевистской диктатуры», на подоконнике о преступлениях в биологической науке, на полу, на коврике, там — эротическая поэзия и разоблачение национальной политики на Кавказе, как раз про Адочкиного Мишу Сус… впрочем, вы не в курсе…
— А это не опасно, Агриппина Евлампиевна? — поинтересовался Велосипедов. Он как раз откусил тортика, и теперь его постепенно охватывала память то ли о нежном детстве, то ли о том, чего с ним самим никогда не было.
— Очень опасно! — воскликнула Агриппина с энтузиазмом. — Иногда по ночам от звука лифта просыпаюсь, дрожу… однако такое уж наше дело…
— А почему, Агриппина Евлампиевна, вы со мной так откровенны?
— Ну, вы же свой человек, Игорь Иванович!
— Позвольте, Агриппина Евлампиевна, я-то ведь как раз… некоторые склонны считать… Вы разве не в курсе?. Солженицын, Сахаров… Мое письмо Брежневу… помните? Вы были так любезны…
— Конечно, помню! Дерзкое, смелое письмо! Большой резонанс! Кажется, по «Немецкой волне»?
Велосипедов застонал, как от зубной боли, райкомовский тортик потерял свой сказочный вкус. Ясно, что машинистка, дунув тогда одним махом его сочинение, даже и не разобралась, что письмо-то просительное, подхалимное, в пользу самого себя, насчет постоянно растущих и законных, такие письма по «Немецкой волне» не передаются, в отличие от тех, что во имя общей справедливости, такие частенько можно услышать по иностранному радио.
Агриппина смекнула, что слегка что-то напутала, но виду не подала и, зная самолюбие своих авторов, решила стоять на своем: письмо помню, честный и смелый человеческий документ, его передавали если и не по «Немецкой волне», то по «Свободе», да, сама слышала, деталей сейчас не помню, таких событий немало, но общее впечатление отличное, и вот, не поручусь, но, кажется, слышала, как сам Яков Протуберанц высказался в том духе, что «нашего полку прибыло», хотя за детали, повторяю, не поручусь, вы же сами видите, Игорек, сколько у меня работы и с каждым днем прибавляется, но, если у вас будет еще что-нибудь интересное, пожалуйста, не стесняйтесь.
А вот давайте-ка, Игорек, я вам пока отрежу кусок торта, возьмите с собой, это, знаете ли, не городской торт, а из распределителя, у Адочки по номенклатуре полмоссоветского пайка, и продукты там, конечно, не нашим чета. Вот, например, «алтайское масло» — когда его пробуешь, пахнет высокогорными лугами. Однако Адочка, надо отдать ей справедливость, щедро делится своим полпайком и со мной, и с семьей брата Николая, и отсылает основательно нашим племянницам в Омск, ведь там нет ничего, и даже соседям уделяет очень неплохо, там больная мама, нужно давать что-то качественное и диетическое. В общем, я вам скажу, не вдаваясь в детали, Адочка — это человек с большой буквы, работает на ответственном участке, обожает искусство, и ведь всего добилась сама, без посторонней помощи!
— Я собственно говоря, Агриппина Евлампиевна, пришел с просьбой. У вас почитать чего-нибудь на ночь не найдется? Бессонницей мучаюсь.
— Конечно, найдется. Вот вам, пожалуйста, «Каталог внушений социалистической законности». Название скучное, но читается, как «Королева Марго». Ну, вот вам еще в придачу блестящее эссе «Фальшивая реальность» Яши Протуберанца.
Обремененный пухлыми рукописями и основательным сектором торта. Велосипедов поднимался пешком по лестнице к себе на седьмой этаж, с тоской взирал на сопровождавший его движение молодой месяц за пыльным стеклом лестничной клетки.
У дверей своей квартиры он постоял несколько минут в тишине, показал месяцу через плечо щепотку медной мелочи, найденной в кармане, чтобы стало больше денег. От торта исходил томительный аромат весны и высокогорных лугов, ведь приготавливали его на том же исключительном «алтайском масле». Нежностью этой томимый, Велосипедов переступил порог своей квартиры, не подозревая, что делает еще один, так сказать, судьбоносный шаг к новой жизни.
А ведь именно на такие натуры, как Велосипедов, с его неустойчивой вегетативной системой, с его генетической памятью и сухостью кожи, во многом и рассчитаны произведения так называемого Самиздата, в отличие от произведений Госиздата, которые во многом рассчитаны на натуры с устойчивой вегетативной системой, умеренно увлажненной кожей и без генетической памяти.