– Серж, я умоляю, оставь нас одних. Послезавтра я уезжаю. На этой женщине я должен жениться.
– Хорошо, Гвидо, я тебя понимаю. Это изумительная женщина, – грустно сказал Серж и вышел.
…Вера сидит в кресле. Гвидо подходит к ней.
– Вера, я говорю серьезно. Я хочу, чтобы ты… – он запнулся, подыскивая слова, – станешь моей женой. Хорошо?
Вера смотрит непонимающими глазами.
– Ты моя жена. Сегодня, сегодня. Послезавтра я уезжаю. Виза кончена. Я приеду опять для брак. Скоро…
Вера молчит.
Гвидо говорит ей какие-то итальянские слова, жаркие и звучные, целует волосы, шею… Со слабой улыбкой Вера расстегивает пуговицы блузки, той самой, в которой была у психоаналитика, и блузка падает на пол.
…На низком подиуме голая сестричка. Ученики Сержа рисуют. Серж останавливается за спиной толстухи.
– Тамара, эта деталировка никому не нужна. Ты просто убиваешь весь рисунок. Мы уже говорили об этом сто раз…
Смотрит на часы.
– Всё. Заканчиваем. Люба, вы свободны. Я хотел подвести некоторые итоги. Сегодня у нас последнее занятие, мы с вами расстаемся. Не могу сказать, что я очень доволен вашей группой. Откровенно говоря, кое-чему я научил только Наташу и Витю. Ближе к экзаменам я устрою одну-две консультации…
Ребята расходятся. Люба пошла одеваться.
Вынырнула из-за выгородки, уже одетая. Серж взял ее за локоть.
– Послушай, молодая ведьмочка, сегодня мне позвонила мать Вадима. Он в лондонском госпитале с тяжелым инсультом. Паралич. И неизвестно, выживет ли…
– Правда? – взметнулась Люба. – Это правда?
– Какие уж тут шутки, – скривился Серж.
– Боженька – он всё видит! – подняв указательный палец, провозгласила Люба.
– Да при чем тут… Ты ведьма, Люба, – хмуро сказал Серж.
…Детским почерком выводит, нажимая на тупой карандаш: на панихиду, об упокоении Вадима…
Священник стоит перед кануном. На столике перед ним горит множество свечей, стоят кутья, пряники, печенье в мисках. В руке его кипа листочков; скучным голосом, перебирая листки, он читает:
– Федора, Евдокии, Ивана, Ивана, младенца Александра, Марии, Марии, Ольги, Вадима…
Певчие поют: “…яко земля еси и в землю отыдеши, аможе вси человецы пойдем, надгробное рыдание творяще песнь: аллилуйа”. Человек восемь старух, два пожилых мужичка и светленькая, торжественная Любочка в глубоко повязанном платочке…
…В подъезде дома, где живут сестрички, стоят бывшие их поклонники – Генка, Куцый. С сигаретками в зубах. Генка жалуется приятелю:
– А другой раз подошла с таким голосом, бля: я вас слушаю! Я охуел просто. Говорю, выйди на минутку, а она, бля: забудь номер!
– Да рыло начистить, и всё тут, – советует Куцый.
– Да нахуй она нужна, бля, руки пачкать, гнида, – с глубокой обидой отзывается Генка. Смотрит на часы.
– А может, она и не заявится, – рассуждает Куцый.
– Такая сука, – убивается Генка…
Фырчит машина. Любочку привез домой кавалер, немолодой, с пузцом. Вышел из машины, проводил к подъезду.
– Шпана какая-то толчется, проводи, пожалуйста, наверх, – просит Люба, и они вдвоем входят в подъезд, проходят мимо парней.
– Нет, надо всё же рыло начистить. Мне-то всё равно, но если тебе обидно, так уж чего… – соображает Куцый.
Парочка поднялась к лифту, Люба звякнула ключом от почтового ящика.
– Слушай, да это же была она! – запоздало догадывается Генка.
– Иди ты! – удивляется Куцый.
В роскошной этой сучке, разодетой в пух и прах, они не узнали сразу своей бывшей подружки.
Толстый мужик спустился вниз и вышел из подъезда.
Мальчишки ткнули сигаретами в дверь и вышли следом.
– Вот блядь, – сказал один.
– Но всё же рожу ей надо начистить, – заключил второй.
…Вера, как всегда, в кровати. Горит маленькая лампочка. В руках у нее учебник итальянского языка. Входит Люба с письмом в руках.
– Смотри-ка, Шишова Вера, тебе, из Италии, – и надрывает конверт. Вера вылетает из постели. Летит на пол учебник. Она выхватывает из рук сестры письмо.
– Отдай!
– Послушай, что это значит? – интересуется Люба. – Учебник этот дурацкий, письмо. – Она пинает учебник, лежащий на полу. – Ты что, итальянца завела, что ли?
– Не твое дело, – машинально, не поднимая головы от письма, отвечает Вера, – не лезь. Тебя не касается.
– Ах, не касается? Когда ты подыхала, то меня касалось! Как я тебя с того света тянула, так касалось! А теперь уже не касается! – взрывается Люба.
Но Вера вся в письме.
– Отстань.
– Ах, отстань? Сдох твой Вадим! Слышишь? В земельку теперь пойдет! Слышишь? – кричит Люба.