Все началось в Берлине. Они играли в Союзе писателей, правление которого располагалось в отдельной вилле, на первом этаже, а на втором находилось несколько комнат, где могли останавливаться гости этого творческого объединения. Едва начался антракт, Вегезак разъяренно набросился на госпожу Даль:
— Ты с ума сошла? Что ты себе позволяешь?
Действительно, в композиции Равеля Катрин Даль пропустила несколько тактов, предоставив своему коллеге выпутываться как знает. Разумеется, кроме них двоих, этого никто не заметил.
— Значит, ты ничего не слышал?
— Конечно не слышал! Что я мог слышать, если в Allegro ты вдруг прекратила играть?! — кипятился он.
— Я не об этом, — продолжила женщина, — а о том, что в публике кто-то свистел.
— Свистел?
— Да нет, не в этом смысле, не освистывал. Свистел кто-то, кто великолепно знаком с Allegro. Он тихо, но совершенно точно высвистывал то, что мы играли. Я просто была вынуждена остановиться, чтобы услышать его. И услышала. Это действительно так и было. Обрати внимание в следующий раз. Может быть, и ты его услышишь!
— Это он?
— Не знаю.
В Вене их концерт был в XII округе, во дворце герцога Гетцендорфа. Вообще-то там находились Венская школа моды и одно из самых богатых книжних собраний в области одежды и обуви. Когда они исполняли Моцарта, Вегезак на несколько мгновений прервал игру. А так как играли они в четыре руки, он сумел сделать это так ловко, что, кроме них, этого никто и не заметил. Она «прикрыла» его молчание. Ему тоже показалось, что он что-то слышал.
— Ну что, убедился? — спросила его после концерта госпожа Даль.
— Как ни странно, убедился. Он снова в зале. Моцарта высвистывает великолепно… Я знаю, что нам делать. В Праге мы играем Шопена. Давай воспользуемся rubato.
— Идея неплохая. Rubato вполне соответствует шопеновской музыке. А незнакомец, если он появится и там, не будет знать, сколько у нас четвертей в такте, три или четыре. Ритм окажется совершенно измененным. Он растеряется. Может быть, это даже поможет нам вывести его на чистую воду…
— Или заставит его оставить нас в покое, — добавил Вегезак.
Но незнакомец не растерялся. В Праге он превосходно сопровождал свистом rubato Шопена. Они не раскрыли его и на этот раз.
— Это женщина? — спросила госпожа Даль после ужина.
— Не думаю.
— Значит, ты считаешь, что это был мужчина? Я — нет. Это был явно не мужчина. Звучало не по-мужски.
— Кто же тогда, черт побери? — Господин Вегезак хотел бы уже закончить эту историю. — Посмотрим, что будет в воскресенье в Милане. Там мы будем играть Брамса, приедет и твой муж. Пусть он тоже прислушается…
В воскресенье, в Милане, они играли Брамса и наблюдали за господином Далем, который сидел во втором ряду и не скупился на аплодисменты. Все трое, разумеется, внимательно прислушивались, но ничего не произошло. Похоже, незнакомец в Милан не приехал. Или почему-то решил молчать. Они предположили, что уж тем более он не придет на концерт в четверг, в здание французского посольства в Белграде, где заканчивалось их турне.
Но тут-то и произошли кое-какие удивительные события.
Возможно устав от иностранной публики, которая и хлопает, и выражает одобрение как-то странно, в неожиданных местах и на непонятных языках, господину Вегезаку здесь, в Милане, приснился сон.
Мне снится, что я долго иду сквозь ночь по какому-то ровному пространству, которого не вижу. Мало-помалу начинает светать, и, когда появляется солнце, я понимаю, что шагаю по поверхности моря, гладкой, как зеркало, и совершенно спокойной. Это Средиземное море. Слева и справа от меня на воде покоятся некие громоздкие конструкции, и я сразу понимаю, что это НЛО. Их по нескольку штук справа и слева от меня, они не движутся и не светятся. Похожи на наполовину сдувшиеся мячи, сделанные из разноцветных полос с большими промежутками между ними. Я слегка испуган и не знаю, что делать дальше: ведь вполне вероятно, что я встречусь и с их обитателями. Решаю идти в том же направлении, что и до сих пор. Впереди, прямо по траектории моего движения, на поверхности моря лежит конструкция из разноцветных полос. Ее монтируют люди. Не инопланетяне, а люди, видимо находящиеся у тех на службе.