Несмотря на то, что воздух в гостиной был сырым и неподвижным, тяжёлая портьера вдруг колыхнулась на своём месте. Где-то позади них скрипнул старыми дубовыми створками сервант. Зазвенело невесть чем потревоженное стекло.
— Копчёный судак! — выругался Саливан, теряя остатки выдержки, — Вы рехнулись, Чабб? Брейрбрук? Талисманы? Я думал, вы-то слишком серьёзны, чтоб верить в кроссарианские бредни!
— Когда-то я тоже считал их бреднями, — рассеянно заметил Лэйд, медленно отступая в сторону выхода, — Пока он не дал мне возможность убедиться в обратном.
Несмотря на всё напряжение, чуткий слух Саливана мгновенно выделил из его фразы слово, которое было произнесено с отличной от прочих интонацией.
— Он? — резко спросил констебль, — Кто — «он»?
— Новый Бангор, Эйф. Новый Бангор собственной персоной.
— Вы нашли неуместное время для шуток, Чабб. Давайте мы закончим с этим, потом вернёмся в «Глупую Утку» и выпьем по стаканчику «Пэдди», и там уж вы…
Лэйд резко обернулся на звон, раздавшийся со стороны каминной полки. Ничего. Только острые тени подсвечников дёргались на фоне дубовых панелей. Интересно, миссис Гаррисон успела заметить что-то подобное? А если да — успела ли понять, с чем имеет дело?
— Возможно, мне не представится случая рассказать вам об этом. Глупо было бы не воспользоваться возможностью, верно? Новый Бангор — куда больше, чем остров на окраине света, Эйф. Куда больше, чем может вообразить человеческий разум. Даже мой — а я изучаю его уже не один год и, смею думать, многое о нём узнал.
— Что?
Лэйд вытащил россыпь ржавых рыболовных крючков, спаянных в сложной формы амулет и, помедлив, бросил на пол. Он чувствовал — сегодня это ему не пригодится. Зло, свившее себе логово в Мэнфорд, было иной природы. Сейчас ему крайне важно было определить — какой.
— Этот остров — не совсем то, чем кажется, — следом за крючками на пол отправилась медная гайка, каждая грань которой была украшена сложным глифом, похожим на астрологический знак, — Наверно, вы замечали в нём какие-то странности, но они всегда казались вам мимолётными, не стоящими внимания и, в конце концов, забывались. Никогда не складывались в цельную картину. Не переживайте, это нормально. Крупинке краски на холсте никогда не осознать себя частью «Мона Лизы», а капле воды не представить себе океан.
— Мистер Лайвстоун, если вы считаете, что выбрали подходящее место и время для шутки…
Лэйд вздохнул, сбросив с ладони крошечный «куриный глаз»[17] из олова, в центр которого был впаян мутный опал. Снова не то.
— Уж извините, Эйф, но вам никогда не познать истинную природу Нового Бангора. Не потому, что вы невнимательны, уж я-то уверен в обратном. Просто вы, как и десятки тысяч его жителей — часть Нового Бангора. Часть острова. Плоть от его плоти. В отличие от меня.
— Вы сегодня, случайно, не ели рыбы, мистер Лайвстоун?
Лэйд хохотнул, стараясь отвлечься от окружающих его звуков, которых делалось всё больше и которые медленно затапливали гостиную подобно тому, как забортная вода затапливает крошечный, отрезанный от всего мира, корабельный отсек.
— О, я не рыбоед. Кстати, вы знали, что только здесь, в Новом Бангоре, рыба является ужасным галлюциногенным алкалоидом, несущим чудовищные трансформации для сознания и тела? Во всём прочем мире с удовольствием едят её безо всяких последствий. Скумбрию и ставриду, сельдь и форель… Впрочем, вы многого не знаете об этом острове, мистер Саливан. Бьюсь об заклад, очень многого.
Поморщившись, он отбросил потемневшую от времени куриную кость, обвязанную парой цветных лент. Не то. Всё не то. Кажется, в этот раз ему противостоит нечто новое, нечто такое, с чем он прежде не сталкивался. Эта мысль неприятно холодила желудок, будто он целиком проглотил кубик льда. Но в то же время и приятно возбуждала.
— Вы знали о том, что Нового Бангора нет ни на одной карте британской Полинезии, Эйф? К нему не ходят корабли, его название никогда не печатали в газетах. У него нет географических координат, как нет их у самого Лимба, вместилища бесплотных душ, где они обречены существовать целую вечность. Новый Бангор — мастер иллюзий. Он убеждает вас в том, что является частью мира, но это не так. Если он и был частью мира, то давно откололся от него и сейчас плывёт в безбрежных водах океана, у которого нет ни названия, ни глубины.
Гостиная шелестела вокруг них на тысячи голосов, словно они с Саливаном очутились в густом лесу, чьи мясистые листья треплет ветер. Но ветра не было. Тем страшнее звучал лёгкий перезвон оконных стёкол. Комната вокруг них словно наполнялась жизнью — враждебной и невидимой жизнью, против которых его безделушки-амулеты были столь же бесполезны, сколь лежащий далеко отсюда в письменном столе револьвер.