Графиня не оскорбилась, напротив, ее мелодичный смех, насколько мог судить доктор Генри, был самого искреннего и непринужденного свойства.
- А еще среди дам Нового Бангора ходят слухи, что вы не очень-то утруждаете себя джентльменскими манерами. Можно подумать, вы вообразили себя не пастухом, а быком-производителем и норовите увеличить поголовье стада по меньшей мере вдвое!
- Не проститутке судить о нравах!
- Как не дельцу судить о любви! – насмешливо парировала она, - Я свободна в своей страсти, и только. Кстати, к слову о любви. Если вы не будете следить за своей внешностью, дорогой Пастух, скоро вам непросто будет находить матерей для своих детей даже за щедрую плату. Знаете, даже у дешевых шлюх из Шипси есть некоторые стандарты, ниже которых они не стараются не работать… Возможно, вам пора умерить аппетит?
Замечание, ядовитое, как дротик полли, было пущено в цель – Графиня, без сомнения, знала уязвимые точки жертвы, как оса знает, куда вонзать жало.
За то время, что Пастух был членом клуба «Альбион», его внешность в самом деле изменилась и, на взгляд доктора Генри, не в лучшую сторону. Если раньше Пастух был крепким джентльменом, элегантным, пусть и на старомодный лад, то сейчас уже не производил этого впечатления. За минувшие два года он прибавил, должно быть, не меньше ста фунтов[20] живого веса и это, конечно, не могло не сказаться на фигуре – она раздалась в плечах и талии, сделавшись тяжелой и плотной, похожей на упакованный в несколько слоев ткани увесистый кусок мясной вырезки, который мясник заботливо перевязывает бечевкой, прежде чем вручить покупателю.
Лицо налилось нездоровым румянцем, знакомым многим толстякам, но не сделалось рыхлым, как это часто бывает, наоборот, плотным, мясистым, отчего на коже в некоторых местах образовались растяжки. Ему пора сесть на диету, отстраненно подумал доктор Генри, если не хочет в один прекрасный день заработать апоплексический удар. Это будет не такая печальная участь, как в лапах Левиафана, однако едва ли радостная…
- Чертова подстилка! – рыкнул Пастух, глаза его налились алой кровью, - Думай о своих собственных аппетитах! Если не умеришь их, в скором времени будешь раздвигать ноги перед рыбоедами и откладывать икру в подворотнях!
Он замолчал, услышав резкий щелчок – это голова Архитектора дернулась на тощих острых плечах. Движение получилось коротким и отрывистым, как у автоматона, каким-то неестественным.
- Замолчите. В том, что вы говорите, нет смысла. Бессмысленная болтовня. Отвратительно. Бесполезные потоки данных. Никчемная энтропия. Как вы можете так пренебрежительно относится к времени? Нужно собирать. Просеивать. Искать. Мы уже близко. Мы на верном пути. Я чувствую.
Его сухая бледная рука, прежде безвольно лежавшая на столе, рефлекторно задергалась, точно мертвая лягушачья лапка, к которой подключили гальванический ток. Глядя за тем, как сведенные судорогой тощие пальцы скребут поверхность стола, доктор Генри подумал о том, эти движения, возможно, не вполне безотчетны. В их резких движениях прослеживалась какая-то не вполне явная связь – будто они пытались вывести какие-то символы невидимым пишущим инструментом.
Отчего-то это разозлило Пастуха еще больше, чем ядовитые выпады Графини.
- Проклятый дурак! – рявкнул он, легко сметая стол одной рукой, отчего Архитектор даже не вздрогнул, - Смысл! Смысл! Чертов рехнувшийся писака! Вы еще не поняли? Нет никакого чертового смысла! Новый Бангор – это не уравнение, вы просто выжили из ума со своими вычислениями! Здесь нет логики, нет смысла, нет решения! Здесь ни черта нет!
- Успокойтесь, - попросил его Доктор Генри, чувствуя ворочающиеся теплые камешки боли в висках. Эти камешки еще не превратились в раскаленные жернова, но уже нарушали ход мысли, мешая формулировать слова и находить нужные. Ему сейчас очень требовались нужные слова, - Успокойтесь, мистер Тармас. Мы знали, что так и случится. Мы знали, что может потребоваться много, очень много времени. Именно поэтому мы собрались здесь. Мы – клуб «Альбион», помните об этом? Мы – несчастные, связанные одной цепью. Мы – беглецы.
Графиня вздохнула, изящно приложив ко рту ладонь. Это могло быть непроизвольным движением, но доктор Генри знал, что оно расчетливо до последнего штриха. Словно случайно отставленная нога, сам собой немного сползший рукав платья, приоткрытые губы… Поза невинного искушения, вызывающая естественную животную похоть. И эти ее сладкие мускусные духи… Ему захотелось сжать руками виски еще сильнее.