- А как же вы? – спросил он неохотно.
Пастух осклабился.
- Мне оно уже ни к чему.
- Вот как? Время и верно меняет людей. Прежде вы, помнится, не были фаталистом.
Лицо Пастуха, прежде силившееся сохранить подобие улыбки, неожиданно скривилось в злой гримасе.
- Бросьте, - выдохнул он, скрипнув зубами, едва не заставив Доктора отшатнуться, - Нет нужды притворяться.
- Притворяться? О чем это вы?
- Дьявол! Вы всегда были наблюдательны, уж я-то знаю. Всегда обращали внимание на детали. Стоило передвинуть стол в ваше отсутствие, а вы, входя, уже цеплялись за него взглядом. Вы уже все заметили, Доктор. Конечно, заметили. Наверняка заметили еще прежде того, как заметил я сам. Да и плевать. Можете взглянуть, если хотите. Уже без разницы.
Не слушая возражений, он грубо расстегнул пуговицы своего плаща и широко развел в стороны полы.
Доктор Генри догадывался, что увидит под плащом, но все равно ощутил, как кадык на его шее напрягается, превращаясь в закупорившую горло деревянную пробку.
Тело Пастуха уже не было телом человека. Здорово раздавшееся, согбенное дополнительными фунтами веса, оно обрело черты, которых не дарит человеку ни одна, даже самая страшная, болезнь. Кости выглядели увеличившимися в размерах, будто продолжали стремительно расти, плоть вокруг них выглядела отекшей и воспаленной. Когда Пастух шевелился, под этой плотью растягивались паутины сухожилий, похожие на вшитую под кожу толстую проволоку. Ребра, кажется, начали срастаться воедино, превращаясь в плотный подкожный панцирь, ключицы раздались в размерах по меньшей мере вдвое, предплечья обросли тяжелой мышечной тканью, отчего стали похожи на короткие мощные лапы.
Пастух, мрачно усмехнувшись, потер разбухшим пальцем россыпь алых пятен на груди.
- Чешется… Это еще что, самое паршивое было, когда росли кости. Врагу не пожелал бы такой боли. Сейчас, кажется, сделалось легче. Может, нервная система отмирает. А может, это я воспринимаю это легче потому, что начинаю догадываться, что именно Он хочет вылепить из меня.
От Пастуха несло неприятным запахом, который Доктор Генри сперва принял было за запах пота. Но это был не пот и не вонь старого плаща. Какой-то неприятный кисловатый аромат вроде того, что издает испортившаяся в бочке капуста.
Доктор Генри содрогнулся, хоть и сохранил внешнюю невозмутимость.
Разглядывая страшное тело Тармаса, он малодушно подумал не о том, через какие муки ему пришлось пройти и какие ждут его впереди, а о себе. Смог бы он с таким же хладнокровием признать, что все кончено? Что Он отныне не Доктор Генри, самозваный глава клуба каторжников, а полноправный подданный Нового Бангора, душой и телом?
В прожилках души зашевелился колючий страх. А что бы сделал он сам, обнаружь признаки скверны? Хладнокровно конспектировал бы ход изменений, превращающих его в монструозное существо, очередного Его омерзительного пасынка? Едва ли.
Доктор Генри мог лишь надеяться, что в тот момент, когда все сделается очевидным, у него будет больше сил, чем у Пастуха, чье изуродованное тело он рассматривал. По крайней мере, достаточно, чтобы закончить дела так, как подобает джентльмену. Короткая записка, бутылка хорошего виски, загодя приготовленный револьвер с единственной пулей… Впрочем, записка, конечно, не понадобится, спохватился он, зря про нее подумал. Здесь, в Новом Бангоре, нет людей, которым важны были бы его последние слова.
- Неплохо, а? – с какой-то болезненной гордостью спросил Пастух, не делая попытки прикрыться, - Я даже в некотором роде польщен. Мне даже кажется, у Него для меня какие-то особые планы. По крайней мере, я не превращусь в какую-нибудь огромную мокрицу. Знаете, я делаюсь сильнее с каждым днем. Могу раздавить кирпич голой рукой. Показать?
- Не стоит, - поспешно сказал Доктор Генри, - Вы же знаете, я не врач. А даже если бы и был им, помочь вам не в моих силах.
Пастух запахнул полы плаща и тщательно застегнул пуговицы.
- Мне? – он коротко хохотнул, - Боюсь, ваша помощь нужна не только мне, Доктор.
- Что… что вы хотите этим сказать? – спросил Доктор, - Он коснулся не только вас?
Язык казался куском холодной телятины. Он знал, что Пастух хочет этим сказать. Знал еще до того, как увидел его новое тело. Просто гнал от себя эту мысль, как кружащего над головой москита.
Глотка Пастуха исторгла из себя хриплый смешок.
- Только меня? Нет, Доктор. Он, бесспорно, безжалостный палач, но в одном Его нельзя упрекнуть – среди своих жертв Он не выделяет любимчиков.
- Вы имеете в виду… - его собственный голос неожиданно споткнулся, словно угодив в выбоину на мостовой, - Остальные… Они тоже?