Доктору Генри вдруг стало его жаль. Существо, стоявшее перед ним, без сомнения, было чудовищем, оно уже начало впитывать Его кровь и было отравлено ею, однако на одну сотую, быть может, еще оставалось человеком. И то человеческое, что в ней оставалось, испытывало страх. Жуткий, сводящий с ума и подтачивающий силы, ужас. Оно знало, на что обречено и всеми силами пыталось не допустить этого.
Он покачал головой.
— Дело не в «Шпоре». Это лишь оболочка, пустая коробка, форма. Клуб «Альбион» состоял не из комнатушки со старой мебелью, он состоял из пяти человек. С самого момента своего рождения — из пяти. И он прекратил свое существование, когда четверо ушли, а пятый закрыл последнее заседание.
— Он возродится, если мы вернемся! — Пастух повысил голос. Должно быть, он забыл о нечеловеческой мощи своих голосовых связок, потому что Доктор Генри попятился, ощутив звон в ушах, — Признаю, мы были дураками, Доктор. Мы все. Самоуверенными и перепуганными дураками. Мы бросились бежать, увидев в лодке течь, не подумав, как далеко до берега. И мы утонем без вашей помощи. Без помощи «Альбиона».
Наверно, он хотел, чтоб Доктор Генри утешил его. Произнес нужные слова — у него всегда находились нужные слова, когда в «Ржавой Шпоре» начинались распри и склоки. Он подбадривал одних, успокаивал других, увещевал третьих. Он был той силой, которая направляла прочие, не давая им разнести их утлую спасательную шлюпку на части. Когда-то ему даже казалось, что ей даже суждено перенести это плавание, достигнуть твердой земли… Сейчас уже очевидно — он был глуп и слеп не меньше прочих, если хоть на секунду верил в успех этой затеи.
— Извините, Тармас, но я ничем не могу вам помочь, — твердо сказал он, — Ни вам, ни Поэту, ни Графине, ни Архитектору. Клуб «Альбион» был моей затеей, но затеей бессмысленной и пустой, теперь я отдаю себе в этом отчет. Я не имел права подчинять вас собственным фантазиям. Не имел права давать надежду. Ваша попытка обрести спасение в «Альбионе» подобна попытке утопающего спастись, схватившись за соломинку. Этот клуб не смог помочь никому, пока существовал, не поможет и теперь.
Пастух оскалился.
— Значит, мы попробуем еще раз! В этот раз мы все сделаем иначе! «Альбион» не пойдет ко дну!
— Почему вы думаете, что он в силах спасти вас?
— Отчего бы и нет? Вас же он спас!
Доктор Генри ждал этих слов, но все равно, стоило им сорваться с языка Пастуха, невольно стиснул зубы.
— Что вы имеете в виду, мистер Тармас?
Не сдержавшись, Пастух издал короткий отрывистый рык.
— Вы знаете, что я имею в виду, черт возьми! Мы все четверо заражены Им. Мы умираем, Доктор! И только вы… Вы…
Под взглядом Пастуха Доктору Генри захотелось попятиться. Он вдруг ощутил подобие стыда. Даже пошей он маскировочный костюм у худшего портного Нового Бангора, бесформенный и дешевый, он все равно не смог бы скрыть то, что Пастух видел сквозь ткань. Угадывал и безошибочно чувствовал.
Лицо Пастуха исказилось, сделавшись при этом почти незнакомым. Должно быть, подкожные преобразования успели затронуть мимические мышцы, перераспределив их работу.
— Ваша кожа чиста, как у ребенка. Из вашей спины не растут кости. Глаза все еще не лопнули в ваших глазницах, ноги не выгнулись в суставах, а тело не покрылось чешуей. А ведь вы были основоположником «Альбиона», капитаном нашего проклятого чумного корабля!
— Вероятно, я отвратителен на вкус, — мрачно усмехнулся Доктор Генри, — Я понимаю, к чему вы ведете, Тармас. Но если вы полагаете, что у меня сложились особенные отношения с Ним, то крайне далеки от истины. Я такой же узник острова, как и вы. Возможно, более удачливый, и только.
Этот ответ не удовлетворил Пастуха.
— И только? — он провел языком по губам и сделалось видно, что язык его тоже не вполне человеческий, раздувшийся и покрытый тонкими венозными прожилками, — Довольно, Доктор. Знаете, меня в жизни часто пытались провести, бесчисленное множество раз, задолго до того, как я оказался в Новом Бангоре. Ушлые компаньоны так и норовили наложить лапу на наши общие деньги. Недобросовестные подрядчики — сбыть заросшие наперстянкой и клещевиной пастбища, скототорговцы — всучить больной сапом скот. И знаете, что? Никому из них это не удалось. Потому что мистер Тармас всегда был хитрее них, всех этих хитрецов в ладно скроенных костюмах. Он не верил ни газетам, ни векселям, ни поручительствам. Он не верил слухам и закладным. Он верил только своим собственным глазам. Неужели вы думаете, что он не поверит им теперь?
Только сейчас, когда он вплотную приблизился, Доктор Генри смог рассмотреть его глаза. Они казались большими, удивительно большими, веки натянулись на них, как кожура на готовых лопнуть сочных плодах. Роговица выцвела, словно растворяясь в окружающем ее глазном яблоке, а зрачки выглядели полупрозрачными почти бесформенными пятнами на ее фоне.
Доктор Генри не знал, что видят эти глаза, знал лишь одно — эти глаза более не принадлежат тому человеку, которого он знал. Они вообще не принадлежат человеку.
Доктор Генри сделал шаг назад. Осторожный маленький шаг назад. Не бегство, не отступление, всего лишь маленькая уступка зудящему под кожей страху, которые норовит пробурить тысячу отверстий и вырваться на поверхность.
— Не понимаю вас, Тармас.
— А я думаю, что понимаете, — выдохнул Пастух, внимательно разглядывая его с высоты своего роста, — Вот почему вы брезгуете оружием. Вот почему были так спокойны даже когда мы готовы были впиться друг другу в глотки от неизвестности и страха. У вас ведь есть кое-что, правда, Доктор?
— Кое-что? — Доктор Генри намеревался произнести это иронично, однако губы невольно свело в злой усмешке, отчего слово это прозвучало почти насмешливо, — Вы это всерьез? Вы в самом деле полагаете, у меня есть… оружие против Него?
— Может, это и не оружие, — Пастух качнул головой, не спуская с него взгляда, — Но это сила. Сила, которая защищает вас от Него. Хранит от его внимания. Я не знаю, как эта сила выглядит и как работает, какую цену просит и чем рождена, одно я знаю наверняка — вы можете поделиться этой силой с нами, с членами возрожденного «Альбиона». Обучить нас ей пользоваться. Спасти.
— Вы с ума сошли! — невольно вырвалось у Доктора Генри, — Отчего вы решили, что у меня есть какая-то сила?
Пастух вперил в него свой взгляд. Несмотря на полурастворившиеся зрачки, взгляд этот был пристальным и сфокусированным настолько, что показался Доктору Генри тяжелым, как мельничный жернов.
— Потому что я знаю, кто вы.
Доктор Генри сделал еще шаг назад. Его тело сделало, пока разум судорожно метался от одной мысли к другой, как неумелый клерк мечется среди множества распахнутых секретеров, набитых папками, письмами и векселями.
— Я видел вас, Доктор. Еще до того, как вы впервые собрали нас в «Ржавой Шпоре».
— Допустим, и что с того? Новый Бангор — не самый большой на свете остров и…
— Задолго до того, как мы с вами оказались заперты здесь Ему на потеху.
— Я не…
— Лондон. Семьдесят шестой или семьдесят пятый… — Пастух ожесточенно потер пальцем лоб, отчего кожа на его лице опасно натянулась, — Дьявол, возможно Он уже успел запустить лапу в мой разум, хоть я этого и не замечаю. Память портится с каждым днем. А ведь когда-то, верите ли, я поименно знал стада коров в шестьсот голов… Да, семьдесят шестой. Вы тогда выступали в Альгамбре. Или в Олд-Вике? Черт… Зато я отлично помню афиши, украшенные вашим именем. Вашим настоящим именем. Как там оно звучало, вы не напомните?
Доктор Генри ощутил колючий зуд в костях, но приказал себе оставаться спокойным.
— Генри Слэйд.
— Точно! — губы Пастуха, ставшие тонкими и обескровленными, расползлись в улыбке, — Доктор Генри Слэйд, всемирно известный спиритуалист и медиум из Американских Штатов. Исследователь потусторонних сил и энергий, апологет паранауки, эксперт экстрасенсорики. Может, я и подзабыл некоторые детали, но кое-что я помню отчетливо, как вчера! Помню, как вы одарили публику улыбкой, выйдя на сцену. На вас был изящный почти щегольский фрак, вы завоевали внимание публики еще до того, как подняли руки. Меланхоличное изящество манер, грустная улыбка, пронзительный взгляд, юное лицо — о, вам не требовалось вытаскивать кролика из цилиндра, чтобы привлечь к себе внимание! Да, я видел это выступление от начала до конца. Видел, как сами собой появлялись надписи на сложенных внутри стола грифельных досках, которые ваши ассистенты прятали в глухой ящик. Видел, как левитировали подсвечники и стулья. Как прямо на сцене происходило чудо материализации. Я всегда считал себя прагматиком, но в тот вечер вы завоевали мое восхищение. Знал бы я, где и при каких обстоятельствах нам суждено будет встретиться в следующий раз…