«Новый Бангор — Лондон. Девятого марта тысяча восемьсот девяносто пятого года. Билет второго класса».
«Мемфида» уже удалилась от берега по меньшей мере на двести ярдов[230]. Покинув освещенную акваторию порта, она быстро сливалась с темнотой и уже сейчас выглядела размытой китовьей тушей, едва освещенной бортовыми огнями. Нечего и думать было разглядеть Уилла на ее палубе, предупредить его криком или…
И тем не менее Лэйд чуть не закричал. Не от отчаянья — от неожиданности и ужаса. Потому что от окружающей его темноты вдруг отделился небольшой кусок, выкроенный в форме человеческого силуэта, и беззвучно поплыл к нему, не касаясь пирса.
— Любите смотреть на океан, мистер Лайвстоун?
Он дернул головой, пытаясь изобразить кивок. Между сведенных пальцев судорожно трепетал листок — маленький бумажный парус, тоже ощущавший, должно быть, биение того особенного ветра, что дует в окрестностях Нового Бангора раз в тысячу лет, ветра, ведущего к свободе. Но воспользоваться им не мог — как и сам Лэйд.
— Я и сам это люблю, — полковник Уизерс встал по левую сторону от Лэйда и воззрился куда-то вдаль, — Часами могу смотреть на океан, есть в нем что-то такое… Знаете, я всегда был равнодушен к полотнам Кармайкла или Уайли, мою душу не тревожили картины Баттерсворта [231], я пристрастился к этому только здесь, в Новом Бангоре. Сам долго не мог понять, отчего. А потом, кажется, понял. Океан гипнотизирует нас, подавляет волю.
Точно отзываясь на его слова, океан недовольно булькнул, исторгнув на поверхность тяжело рокочущую волну, но та, свирепо двинувшись к пирсу, внезапно истаяла, не коснувшись начищенных ботинок полковника Уизерса каких-нибудь двух или трех дюймов.
— Гипнотизирует? Вот как?
Полковник Уизерс склонил голову.
— Да. Какими-то внутренними душевными складочками мы, коснувшись его, понимаем, это огромное существо настолько могущественно, что нам никогда не обрести власти над ним. Не загнать в рамки, не поставить себе на службу, не подчинить. Мы даже понять его бессильны, у нас нет для этого ни подходящих органов, ни логических инструментов, ни даже мысленных конструкций. Будь моя воля, я бы приказал украшать все церкви острова полотнами маринистов — это привело бы к христианскому смирению гораздо больше душ, чем скорбные лики наших святых. Вы, кажется, чем-то обеспокоены, мистер Лайвстоун?
Вместо ответа Лэйд показал ему билет. Крошечную бумажную птицу, трепещущую в его руке. К его удивлению полковник Уизерс не удивился, напротив, улыбнулся.
— Ах, это…
— Билет Уилла.
— Всего лишь кусок бумаги, — от куска темноты, который был полковником Уизерсом, мягко и беззвучно отделился отросток, в котором Лэйд распознал его руку, — Мы часто уделяем бумаге больше внимания, чем следовало. Усеиваем ее письменами, как какие-нибудь дикари свои примитивные тотемы, а потом делаем объектом почитания или исступленного осуждения. Дайте его сюда.
Лэйд покорно выпустил билет. Даже не взглянув на него, полковник Уизерс сложил его пополам, потом еще раз и еще. Потом как-то хитро подогнул края, выпрямил, изогнул… Ловко у него это получалось, как у фокусника. Бумага будто сама липла к его пальцам, покорно меняя форму.
— Но Уилл…
— Достигнет Лондона через четыре недели, смею надеяться, с билетом или без. У Него много недостатков, мистер Лайвстоун, но в одном Его нельзя упрекнуть — Он не бюрократ. Если Он с кем-то прощается, то меньше всего склонен обставлять это оформлением документов. То ли дело у нас в Канцелярии…
С кем-то прощается… Лэйд почему-то перестал чувствовать холодную океанскую соль на лице. Появилось даже желание расстегнуть все пуговицы, чтобы набрать полную грудь воздуха.
— А еще он не склонен нанимать для своих отъезжающих гостей провожающих.
Полковник Уизерс скосил глаза в его сторону, не прекращая складывать злополучный листок.
— О чем это вы?
— В моих услугах изначально не было нужды, признайте это. Я последний человек на этом острове, к которому вы обратились бы за помощью, если бы Новому Бангору в самом деле угрожала опасность. Я имею в виду настоящую опасность, вы понимаете.
Если бы вы в самом деле хотели спровадить Уилла, вы бы нашли способ, не прибегая к моим услугам. Запугали бы, одурачили или… Черт, да вы бы придумали тысячу способов!
Лэйд внезапно разозлился, сам не понимая, на кого. Не то на Уилла, который давно сделался невидимым, слившись с «Мемфидой», не то на полковника Уизерса, не то на бумажный листок, шелестящий в его руках. В противовес этому листку он вдруг ощутил себя тяжелым и холодным, как обрезок какой-то сложной детали, брошенной рабочими на пирсе и вросшей в камень.
— Как бы то ни было, Канцелярия заключила договор с вами, мистер Лайвстоун. И, раз уж мне позволено говорить от ее лица, не жалеет об этом. Все его условия были соблюдены с вашей стороны неукоснительно, у нее нет причин заявлять жалобу или отправлять дело в арбитраж. Если вы понимаете, что я имею в виду.
— Я понимаю кое-что другое! — Лэйд стиснул железный поручень причала, сдирая невесомые чешуйки обветренной краски, — Все это было очередным фокусом. Но не для Уилла. Для меня. Вы хотели знать, достаточно ли я отчаялся, чтобы убить человека ради иллюзорного шанса получить свободу. Вот, что вы хотели знать. Вы попросту подсунули в клетку к голодному тигру ягненка — и наблюдали за тем, что он станет делать. Проломит ли лапой голову и разорвет — или позволит убраться из клетки живым.
Полковник Уизерс улыбнулся и, как-то по-особенному хрустнув пальцами, мягко соединил затянутые в черную ткань ладони. Когда он разнял их, отчетливо сделалось видно, что бумажного квадратика в них не было. Исчез. Растворился. Никогда не существовал.
— Интересная версия, — полковник Уизерс кивнул, то ли Лэйду, то ли беспокойно ворчащему у его ног океану, то ли тонущим во тьме бортовым огням «Мемфиды», — Если хотите, могу обеспечить вас еще полудюжиной не менее забавных, на счет которых вы можете поломать голову на досуге. Например… Например, все это было большой авантюрой, направленной на то, чтобы вытащить на свет Божий Роттердраха, Красного Дракона Нового Бангора. Почему бы и нет, все, как будто, сходится. Требовалось лишь заинтересовать его, подкинуть пару ниточек, направить по нужному пути — и вот уже он сам, забывшись, устремился по следу Уилла, свято полагая его смертельным оружием против самого Левиафана — оружием, заполучить которое надо во что бы то ни стало. Любопытная версия, верно?
Лэйд ощутил, как слюна во рту делается горьковатой и кислой, точно чай из дрянной, не единожды спитой, заварки.
— Это правда?
Полковник Уизерс улыбнулся. В этот раз совершенно точно не Лэйду. Нависающей на небосводе Луне — и та, словно ослепленная его улыбкой, как будто мгновенно сделалась более тусклой, похожей на вытертый серебряный пенни.
— Я же говорю, это одна из возможных версий. Вы и сами могли бы придумать историю не хуже, если бы не были так взвинчены.
Безграничная мощь океана. Даже самые могучие корабли, закованные в сталь дредноуты, в силах лишь теребить его покровы, не в силах проникнуть в его устройство и тайны. Лэйд ощутил себя таким кораблем — старым и дряхлым, отчаянно барахтающимся между волнами, взбивая пену.
— Но какая из них…
— Правдива? — полковник Уизерс приподнял бровь, — Вы это хотели спросить?
— Да.
— Видите ли, мистер Лайвстоун, в том и заключена прелесть Нового Бангора, — произнес он тихо, — Не каждый в силах ее понять. Здесь вещи могут позволить себе быть самими собой. Здесь нет прокрустова ложа условной «правды», в которую вам обязательно их загнать, чтобы осмыслить. Здесь они свободны. Оттого к этому острову так непросто привыкнуть. Честное слово, мистер Лайвстоун. Я сам привык к этому далеко не сразу.