— Чешется… Это ещё что, самое паршивое было, когда росли кости. Врагу не пожелал бы такой боли. Сейчас, кажется, сделалось легче. Может, нервная система отмирает. А может, это я воспринимаю это легче потому, что начинаю догадываться, что именно Он хочет вылепить из меня.
От Пастуха несло неприятным запахом, который Доктор Генри сперва принял было за запах пота. Но это был не пот и не вонь старого плаща. Какой-то неприятный кисловатый аромат вроде того, что издаёт испортившаяся в бочке капуста.
Доктор Генри содрогнулся, хоть и сохранил внешнюю невозмутимость.
Разглядывая страшное тело Тармаса, он малодушно подумал не о том, через какие муки ему пришлось пройти и какие ждут его впереди, а о себе. Смог бы он с таким же хладнокровием признать, что всё кончено? Что Он отныне не Доктор Генри, самозваный глава клуба каторжников, а полноправный подданный Нового Бангора, душой и телом?
В прожилках души зашевелился колючий страх. А что бы сделал он сам, обнаружь признаки скверны? Хладнокровно конспектировал бы ход изменений, превращающих его в монструозное существо, очередного Его омерзительного пасынка? Едва ли.
Доктор Генри мог лишь надеяться, что в тот момент, когда всё сделается очевидным, у него будет больше сил, чем у Пастуха, чьё изуродованное тело он рассматривал. По крайней мере, достаточно, чтобы закончить дела так, как подобает джентльмену. Короткая записка, бутылка хорошего виски, загодя приготовленный револьвер с единственной пулей… Впрочем, записка, конечно, не понадобится, спохватился он, зря про неё подумал. Здесь, в Новом Бангоре, нет людей, которым важны были бы его последние слова.
— Неплохо, а? — с какой-то болезненной гордостью спросил Пастух, не делая попытки прикрыться, — Я даже в некотором роде польщён. Мне даже кажется, у Него для меня какие-то особые планы. По крайней мере, я не превращусь в какую-нибудь огромную мокрицу. Знаете, я делаюсь сильнее с каждым днём. Могу раздавить кирпич голой рукой. Показать?
— Не стоит, — поспешно сказал Доктор Генри, — Вы же знаете, я не врач. А даже если бы и был им, помочь вам не в моих силах.
Пастух запахнул полы плаща и тщательно застегнул пуговицы.
— Мне? — он коротко хохотнул, — Боюсь, ваша помощь нужна не только мне, Доктор.
— Что… что вы хотите этим сказать? — спросил Доктор, — Он коснулся не только вас?
Язык казался куском холодной телятины. Он знал, что Пастух хочет этим сказать. Знал ещё до того, как увидел его новое тело. Просто гнал от себя эту мысль, как кружащего над головой москита.
Глотка Пастуха исторгла из себя хриплый смешок.
— Только меня? Нет, Доктор. Он, бесспорно, безжалостный палач, но в одном Его нельзя упрекнуть — среди своих жертв Он не выделяет любимчиков.
— Вы имеете в виду… — его собственный голос неожиданно споткнулся, словно угодив в выбоину на мостовой, — Остальные… Они тоже?
Пастух досадливо мотнул головой. Доктор Генри отстранённо подумал, что движение вышло коротким и неуклюжим, словно череп Пастуха сделался за это время тяжелее.
— Они делают вид, будто ничего не происходит. Возможно, они даже смогли бы убедить меня в этом, кабы в моём собственном нутре уже не проросло отравленное зерно. Да, я вижу знаки на их лицах. Его знаки, Доктор. Печать скверны, которую не отодрать даже вместе с кожей. Не знаю, ощущают ли они её сами, но, думаю, им сейчас чертовски страшно смотреть в зеркало. Как было страшно ещё недавно мне.
— Вы не можете знать этого наверняка.
Пастух невесело усмехнулся.
— Я привык верить своим глазам, Доктор. Лува… Она сильно изменилась. Вы бы, наверно, сейчас и не узнали нашу скромницу Графиню. Иногда своими выходками она смущает даже меня. То-то были бы счастливы бульварные газетёнки там, в метрополии, им хватило бы пищи на сотню выпусков для пикантных великосветских рубрик… Кажется, её распутство вскоре сделается легендой даже по меркам Шипси.
Доктор Генри выставил перед собой ладонь, будто щит:
— Извините, не намерен слушать. Я не собираюсь обсуждать моральный облик Графини, её взгляды на жизнь или…
— А ещё она покрывается слизью.
— Что?
— Её кожа. Она думает, этого никто не замечает, но я-то вижу. Моё тело кажется неуклюжим, но по части органов восприятия оно даст фору крысе, — Пастух осклабился, -
Я знаю, что она принимает ванну по три раза в день, знаю, что выливает на себя унциями туалетную воду, что трёт кожу скипидаром… Всё тщетно. Если она, забывшись, берёт что-то в руку, на предмете остаётся налёт скользкой слизи, будто по нему прошлась сотня улиток. Ума не приложу, как она умудряется находить любовников при такой-то особенности организма. Как думаете, может Он вознамерился превратить её в огромного слизняка?