В остальном разгромленный канцелярский отдел не переменился. В дверь не вошла, кутая лицо в капюшон, молчаливая фигура. Из развороченного паркета не ударили столбы пламени. Небо над ними не разорвал громоподобный голос. Если что-то и нарушало тишину, то лишь едва слышимые всхлипывания Крамби — звук, на который Лэйд старался не обращать внимания.
Забавно, подумал Лэйд, кутая подбородок в обрывки воротника, до чего мы, люди, вкладываем глубокий смысл в договора, которые заключаем, совершенно не задумываясь о том, с кем их заключаем и почему взяли на себя обязательство выполнять их условия. Если разобраться, вся наша сложно устроенная жизнь — беспорядочное переплетение договоров, суть многих из которых мы даже не пытаемся понять, но исполняем на протяжении тысячелетий. Наверно, такой уж мы биологический вид, что инстинктивно пытаемся договориться со всем, чего не понимаем, что нас пугает или тем, что не можем захватить.
Мы договариваемся со своей совестью, чтобы она не щипала нас за некоторые вещи. Мы договариваемся с нашими богами, задабривая их нелепыми и смешными подношениями и расчитывая взамен на вечную жизнь. Мы договариваемся с искусством, признавая некоторые его формы и изгоняя прочие. Мы договариваемся со всем, что нас окружает. С соседями, с войнами, с продавцами, с правилами приличия… Иногда мы пытаемся договориться даже с силами, о которых вовсе ничего не смыслим и, конечно, ни к чему хорошему это обыкновенно не приводит.
— Эй, мистер… — Лэйд кашлянул, ощущая себя крайне глупо, обращаясь к пустому разгромленному залу, — Я ведь выполнил условия договора?
Он не ожидал, будто что-то произойдёт. Ничего и не произошло.
Лишь шелестели в лапах невидимого ветра груды разбросанных по залу бумажных листов.
Глупый, наивный, нелепый Лэйд Лайвстоун, возомнивший, будто может договориться с демоном. Будто силу, способную играть с материей, можно сковать и навязать ей свою волю. Будто…
Где-то в отдалении ударил гром. Совсем тихо, приглушённо, но Лэйд вздрогнул, как от выстрела.
— Я отдал вам Крамби. Как и договаривались. Это значит, что я могу получить жизнь и свободу?
Снова удар грома. Он раздался не сразу, помедлив две секунды, и за эти две секунды Лэйд Лайвстоун, почтенный лавочник из Миддлдэка, постарел на двести лет.
— И ты не станешь мне мстить за то, что я ускользнул? Не попытаешься дотянуться другим образом?
Лэйд напряжённо ждал добрых полминуты, но небо молчало.
— Значит, будешь.
Удар грома. Потом ещё один, и ещё. Целая россыпь приглушённых ударов — точно невидимый барабанщик смеха ради высыпал на барабан горсть дроби.
— Но сейчас…
Удар. Короткий, почти без раската, будто даже насмешливый.
— Я могу…
Удар — раздражённый, скрипучий, резкий.
— Уйти?
Вместо грома с неба донёсся другой звук, который оказалось куда сложнее распознать. Точно кто-то сжал огромную оглушительную рапсодию в одну-единственную ноту, и эта нота зазвенела, точно застрявший в небесах осколок.
И Лэйд почти не удивился, обнаружив, что смотрит на дверь. Ничем не примечательную деревянную дверь, одну из тех, множество которых встречалось ему в Конторе. Только эта, возможно, чем-то выделялась среди прочих. Может, тем, что стояла посреди зала, не касаясь ни одной из стен. Не было ни вспышки, ни искр, ни всего того, что должно сопровождать волшебство. Может, потому, подумал Лэйд, что настоящее волшебство именно так обыкновенно и происходит — предсказуемо, не очень изящно и, в общем-то, скучно.
Медная ручка выглядела потёртой, словно её касались тысячи рук, но Лэйд сомневался, чтобы к этой двери прикасалось хоть одно человеческое существо. На ощупь она оказалась не тёплой, как ему представлялось, а почти ледяной. Лэйд невольно задержал дыхание, будто это могло помочь. За этой дверью могло распахнуться нечто, с чем невозможно было совладать. Водоворот из расплавленного серебра или мир, заполненный вечной пустотой, или…
Город был укрыт тяжёлой влажной тропической ночью, будто старым меховым манто. Желтоватого свечения газовых фонарей было недостаточно, чтоб разглядеть детали, лишь шершавые каменные щёки спящих домов, но Лэйд узнал его мгновенно и безошибочно, как узнают смертельного врага в одном лишь зыбком силуэте.
Новый Бангор, его вечный мучитель, страж и убийца.
Город, к которому он приговорён до скончания дней.