Свободную руку она прижала к груди. Осторожно, как прежде прижимала самодельный бинт к ране Лэйда. Точно боялась обнаружить под тонкой перепачканной тканью платья что-то…
Что-то новое, подумал Лэйд, ощущая, как ему передается ее страх, зудящий тысячами крохотных режущихся зубов под кожей. Что-то, чего прежде не было. Что-то, что…
«Ее коллекция грехов необычайно богата, мне не терпится узнать, каким образом демон использует ее».
— Сохраняйте спокойствие, — попросил Лэйд, — Какую бы участь это отродье не придумало для вас, уверен, мы придумаем, как ее избежать. Еще есть время, а время — главное оружие в нашем арсенале. Мы найдем… я найду… Я…
Мисс ван Хольц рассмеялась. Не тихо и мелодично, как этикетом позволительно смеяться в обществе для воспитанной дамы. Скорее, хрипло и устало, как смеются проститутки в Шипси, встречая очередной промозглый и сырой рассвет.
— О Господи! Время, время… Вы талдычите об этом, даже сами не веря в сказанное. Вы не понимаете главного, того, что пытался сказать Розенберг. Даже будь в нашем распоряжении века и тысячелетия, это ничего бы не изменило. Он всевластен здесь. Он неуязвим. Сожгите весь этот дом с потрохами, взорвите его, разнесите в клочья — плевать. Вам не найти у него слабой стороны, неужели вы не понимаете?
— У всего сущего есть слабая сторона, — тихо произнес Лэйд, — Это закон бытия, совладать с которым не способен даже Левиафан. Демон вторгся в мир материального, но, как и всякий агрессор, он отнюдь не неуязвим. Должны быть тылы и коммуникации, должны быть уязвимые места и… Да перестаньте вы смеяться!
Мисс ван Хольц сотрясалась от тихого смеха, не выпуская из дрожащей руки разряженного револьвера, оборвавшего жизнь Розенберга.
— Вот где ваша ошибка, — пробормотала она сквозь этот болезненный, безумный, рвущийся из нее наружу смех, — Существо, с которым вы пытаетесь бороться, не агрессор, вторгшийся в чужой дом. Не узурпатор, чья власть основана на праве сильного. Оно полновластный и законный хозяин, который вступил в свои права. Права, которые распространяются и на нас всех. Господи, вы не поняли. Вы просто не поняли…
У нее срыв, подумал Лэйд. Нервный припадок. Не понимает, что говорит. Или… Или напротив, отчетливо понимает. И тогда…
Ствол револьвера поднимался словно и медленно, но как-то рывками, как это иногда бывает в синематографе, когда механик не может добиться от аппарата равномерного вращения пленки. Удивительно, но в этот раз мисс ван Хольц держала оружие легко и уверенно, точно уже успела привыкнуть к его весу. И смотрело оно не в случайную точку пространства. Оно смотрело в лицо Лэйда.
— Мисс ван Хольц…
— С ним нельзя бороться. Розенберг был прав. С ним даже нельзя договориться. Его можно лишь попытаться задобрить. А значит…
Лэйд кашлянул в ладонь. Ну разумеется. Он догадывался, что укрывается за этим «значит». А может, не догадывался, а знал, знал лучше, чем сама мисс ван Хольц, едва только взявшая оружие в руки.
— Перестаньте. Опустите эту железяку. Мы союзники в этих обстоятельствах, помните?
Она покачала головой. Медленно и осторожно, так, чтоб ни на секунду не сводить с него взгляда. Похвальная предосторожность, подумал Лэйд.
— Я достаточно долго проработала под началом Крамби и прочих, чтобы понимать — любой союзник не более чем ресурс и, как всякий ресурс, имеет свою цену. Цена вашей головы, мистер Лайвстоун, может быть велика.
— Так уж велика?
— Голову Крамби мне, пожалуй, не добыть, — произнесла она задумчиво, — Он осторожен, как змея, кроме того, Коу все еще предан ему, а он один стоит армии. Но ваша… Ваша голова — весьма ценный дар. В этих обстоятельствах.
— Считайте, что я польщен, — пробормотал Лэйд, — Знай я, что головы станут таким ходовым товаром на острове, обязательно завел бы парочку-другую в лавке для своих клиентов… Что ж, признаю, вы чертовски убедительно выглядите в роли Саломеи, вот только я едва ли сойду за Ионна Крестителя[5]. Для этого у меня сто лишних фунтов веса и весьма сумбурные представления о христианских добродетелях…
Она взвела курок. Таким легким и естественным движением, будто револьвер был ей привычнее печатной машинки. И хоть звук, произведенный небольшим куском металла, не отличался громкостью, Лэйд вынужден был прерваться на несколько секунд.
— Бросьте… — мягко попросил он, не делая попытки приблизиться, но ощущая противную ледяную испарину от созерцания темного отверстия, которое, казалось, само созерцало его, точно внимательный металлический глаз, — Вы в самом деле думаете, что сможете задобрить эту тварь, если принесете голову Лэйда Лайвстоуна на блюде? Тварь, которая получает удовлетворение, истязая и мучая все живое?
Ствол револьвера как будто немного шевельнулся. Но Лэйд не был уверен относительно того, считать ли это добрым знаком. Даже его рука устала бы держать тяжелый револьвер на весу столько времени.
— Не знаю, чем вы насолили ему, мистер Лайвстоун, но хорошо знаю, чем прогневал его Крамби. Черт, его голова в самом деле могла бы быть неплохим козырем на переговорах. Вот только… — она коротко вздохнула, — Даже мистер Розенберг, умнейший человек, ошибался в некоторых местах. Блестящие аналитические способности, но в глубине души он всегда оставался простым торгашом. Привык завоевывать чужую благосклонность дорогими подарками. Обычная практика в нашем деле. Но неуместная, когда имеешь дело с демонами.
— Хотите сказать…
— Я была в лазарете. Я видела Кольриджа, Синклера и Лейтона — перед их смертью. И многих, многих других. Он не сжалуется. Не проявит снисхождения. Только дурак может надеяться, что заслужит прощения, преподнеся владыке драгоценный дар. Это так же нелепо, как пытаться дать взятку эпидемии чумы. Мы все обретем наказание. Вне зависимости от заслуг. Потому что все виновны. И я в том числе. А это значит… Это значит, что он доберется и до меня.
Тело Розенберга уже не дрожало. Должно быть, у пауков нет послесмертной агонии, как у людей. Но Лэйд вдруг отчетливо услышал его голос.
«Ее коллекция грехов необычайно богата, мне не терпится узнать, каким образом демон использует ее…»
Револьвер в руке мисс ван Хольц шевельнулся, меняя положение в пространстве. Совсем немного, на несколько дюймов. Но этого было достаточно, чтобы ствол, устремленный в лицо Лэйда, внезапно уткнулся под ее бледный маленький подбородок.
— Спасения нет, — тихо произнесла она, — Ни вам, ни мне, ни прочим. И чем дольше мы сопротивляемся, тем страшнее будет наша участь. Он позаботится об этом. Я слишком хорошо знаю коллекцию своих грехов, мистер Лайвстоун, чтобы понимать последствия. Поэтому я думаю, что мне будет лучше сложить полномочия уже сейчас.
Из ее глаз текли слезы, но она не пыталась их стереть. Задрав голову, смотрела в потолок, пока ее маленький палец ерзал на спусковом крючке, пытаясь найти удобное положение.
Лэйд осторожно поднял руку, приближаясь к ней.
— Бросьте, — посоветовал он мягко, почти ласково, — У вас все равно ничего не выйдет. Это шестизарядный револьвер, и вы выстрелили ровно шесть раз.
К его удивлению она не выпустила оружия, лишь усмехнулась.
— Вы хороший человек, мистер Лайвстоун, — она кивнула ему, но кивок вышел неловкий — мешал упирающийся под подбородок ствол, — Вы смелы, отважны и настойчивы. Вы не относитесь к тем джентльменам, с которыми я привыкла иметь дело, но… Пожалуй, вы мне нравитесь. В достаточной степени, чтобы я предложила вам то, что предлагала прочим джентльменам. Себя. Однако у вас есть один недостаток, который делает наше совместное будущее невозможным.
— Что? Какой?
— Вы лавочник, Лэйд. Вы слишком верите в цифры.
До нее было три шага, но он успел сделать только два. А потом тяжелый револьвер Розенберга, упершийся в ее узкий маленький подбородок, вдруг перестал дрожать. Лэйд знал, что не успеет, но остановиться не смог. Как не может остановиться посреди прыжка тигр.
Выстрел не грохнул, а хлопнул, как иногда хлопает бутылка шампанского, открытая человеком, не смыслящим в этом искусстве. Голова мисс ван Хольц запрокинулась и Лэйду на миг показалось, что произошло чудо. Что демон вмешался в происходящее, заставив время застыть, обернул вспять все физические законы и отменил то, что должно было произойти. Что голова мисс ван Хольц вдруг превратился в озаренный ослепительным светом цветок, медленно раскрывающийся навстречу солнцу.