– Бла-бла-бла! – хрипло перебила Кармелита. – Кто-нибудь, заткните эту проповедницу шпинатом!
Вокруг засмеялись. К удивлению Бабкина, по лицу балерины тоже скользнула одухотворенная улыбка.
– Шпинат и тебе бы не повредил, – нежно заметила она. – А то проломишь у Богдана ступеньку, как в прошлый раз на Муз-Премии.
Эту историю Сергей помнил. Острый тонкий каблук Кармелиты прорвал ковровую дорожку, которой были покрыты ступеньки, ведущие на сцену, и бедная певица пару минут судорожно дергалась, пытаясь высвободиться из плена, пока ей не помогла охрана под сдержанные смешки из зала.
А Медведкина-то, оказывается, не так уж беззлобна.
На стол между тем и в самом деле водрузили гигантское блюдо, в котором было навалено грудой что-то темно-зеленое, отдаленно напоминающее скисшие водоросли. Балерина, обрадовавшись, принялась уплетать шпинат, а Бабкин подавил вздох: от запахов гамбургеров и картошки у него разыгрался аппетит.
Перед ним взмахивал вилкой Джоник. Свои тяжеленные цепи он перед началом трапезы перебросил на спину, и теперь у него между лопаток свисал золотой крест. Рядом с Бабкиным возвышался второй охранник, Жора. Вот уж кто неподдельный телохранитель, с массивной квадратной челюстью и такой сложной конфигурацией многократно переломанного носа, что при одном взгляде на него хочется отодвинуться.
С Жорой Бабкин не успел перемолвиться ни единым словом: парень кивнул ему, как знакомому, и дальше только жестами показывал, где нужно стоять.
Где-где. За плечом у Джоника, вот где.
«Мы здесь как два гранатомета посреди клумбы с нарциссами, – мрачно думал Сергей. – И с чего этот мелкий дрищ взял, что его администратор рискнет при патроне тискаться с каким-то парнем по углам?»
Он снова пристально взглянул на того, за кем ему предстояло следить ближайшие сутки.
Андрей Решетников. Вот он сидит, по правую руку от Джоника: узкоплечий, лет двадцати семи – из тех, что до пятидесяти выглядят мальчишками, а потом стремительно сморщиваются, скукоживаются и утрачивают эту так долго хранимую прелесть молодости, одним скачком перепрыгивая в старость. Приятное лицо с невыразительными чертами, яркие голубые глаза, модная трехдневная небритость и излом верхней губы, который, кажется, в женских романах принято называть порочным. Разговор не поддерживает, молчит, улыбается. Но развалился на стуле по-хозяйски, отметил Бабкин: значит, чувствует себя здесь вполне своим.
В отличие от той скуластой девчушки, похожей на белочку.
Девчонка сидела рядом с Бантышевым, ухитряясь при этом прятаться за ним. Бывает такое: стоят два человека рядом, а кажется, будто один закрывает собой другого. Вот и эта белочка старательно мостилась в тень великолепного Виктора. Бантышев хохотал, шутил, беспрестанно скалил зубы, словно выступал рекламой работы дантиста. А скуластая белочка молчала и только улыбалась в нужных местах, когда все начинали смеяться. Причем отставала от других на долю секунды.
Даже Сергей, плохо разбиравшийся в тонкостях отношений собравшихся, понимал, что девочка не из их круга. Все слишком старательное: укладка, улыбка, макияж. Спина, которую она держит прямо, как на приеме у королевы. Наверняка под столом и коленки плотно стиснуты. На родственницу Бантышева не похожа. Может, его протеже?
Он поставил мысленную зарубку: выяснить, кто такая.
– …он вылезает на сцену вдребезги бухой и орет в микрофон…
– …а я отвечаю: милая моя, я здесь пела, когда ты еще на горшке сидела, и буду петь, когда тебя крышкой накроют…
– …уроды! я им: у меня концерт через сутки! а они мне: ничего не знаем, все вопросы к таможне…
Под общую болтовню Бабкин решил, что настала пора провести полную ревизию. С кем ему предстоит иметь дело в ближайшие сутки?
Итак, за столом десять человек.
Сам Джоник, в миру – Ринат Баширов. Если скосить глаза, будет видно, как двигается его узкая челюсть, перемалывая куриные кусочки в панировке.
Ведьма Кармелита. Рассеянно накручивает на острый палец смоляную прядь, пьет минералку, цепляет всех подряд своим острым языком-крючком.
Балерина Медведкина. Занята шпинатом.
А кто это у нас хохочет заливисто и громко, требует у Грегоровича шампанского и бойко отбивается от подколок Кармелиты? Курносый нос, синие глаза и природный румянец на щеках: только что ведьма обозвала его колхозным. «К концу вечера они все передерутся», – подумал Сергей. Но курносая хохотушка лишь бросила, что завидовать надо меньше. А если Кармелите хочется такой же дивный цвет лица, пусть завязывает спать в гробу.
Бабкин сдержал ухмылку. Замечание оказалось убийственно точным: кожа у Кармелиты и впрямь застарело-вампирская, зеленоватая, с глубокими тенями под глазами.