— Порядок, — сказал он, отдышавшись. — Ждет тебя в сквере за детским садом. Прямо по улице первый поворот. Там забор из железных прутьев, калитка не заперта. Понял?
— Ясный хрен. Чего не понять? — Димон стряхнул крошки с лацканов светлого пиджака. — В садике.
— Только не забывай: кум только косит под простачка, — Бритый заговорил быстро. — А в натуре хватка у него, как у питбуля. Вгрызется в глотку и вырвет. Не задавай лишних вопросов и про себя много не говори. Он знает, что ты придешь просить за своего дружбана. Остальное обкашляйте на месте. Жду в машине.
Со скамейки на задах детского сада только что отчалили двое ханыг, оставив после себя стойкий сивушный дух и пустой стакан, висящий кверху дном на сломанной ветке сирени. Чугур настороженно исподлобья разглядывал собеседника, будто не ждал от встречи ничего хорошего. Пару минут назад он вежливо предложил Димону поднять руки и раздвинуть ноги, чтобы убедиться, при нем нет микрофона. Когда Димон выполнил унизительную просьбу, Чугур прошмонал его карманы. Своими твердыми, будто вырезанными из дерева пальцами, прощупал каждую складку одежды, убедился, что за воротом пиджака нет потайных карманов, к голени и предплечьям липкой лентой не прикреплен «жучок». Затем кум порылся в чужом портфеле и попросил Димона снять ботинки. Удовлетворенный результатом личного обыска, Чугур буркнул.
— Все в порядке. Ты уж извини, но тут дело такое. Сам должен понимать, случай особый. Чтобы без обид…
— Я понимаю, — кивнул Ошпаренный. — Все понимаю.
Чугур, оглянувшись по сторонам, уселся на скамейку. За этого московского фраерка поручились люди, которым кум доверял полностью, место для встречи он выбрал сам. По всему видать, а у Чугура взгляд профессиональный, наметанный, что Димон не из чекистов. Но осторожность еще никого не сгубила, напротив, многим хорошим людям жизнь спасла.
Ошпаренный сел рядом и кратко, не называя имени друга, изложил суть дела: в ИТУ парится один хороший человек. Позади три года зоны и год с лишним тюрьмы, когда шло предварительное следствие по делу и суд. И тянуть малому еще десятку с копейками, столько он не просидит, форменно врежет дуба от тоски или болезней. Димон хочет купить для кента свободу, он не постоит за ценой, потому что этот человек, можно сказать, лучший кореш, родная душа, ближе брата.
— Деньги не проблема, — еще раз повторил Димон. — Нужно только ваше слово. И все.
— Кому деньги не проблема, а кому наоборот, — сказал кум, не упускавший случая пожаловаться на бедность, и тут же приврал. — Я вот на встречу опоздал, потому что в «шестерке» бензофильтр засорился. Восьмой год машине. Вся ржавая, как последняя зараза. Хоть в металлолом сдавай.
— Машина — полбеды. Короче, если можно устроить мое дело…
— Устроить, — передразнил Чугур. — Устраивают детишек в институт по блату. Твоя просьба, сразу скажу, нереальная. Чистая фантастика и байда. Суди сам. Из колонии поверяльщики неделями не вылезают, потому как до Москвы всего три сотни верст. Им не надо в Магадан летать или в Инту поездом переться. Из Минюста, из ГУИНА… Шакалят, всю плешь продолбили. У меня за проволокой четыре тысячи двести зэка. Зона не то чтобы большая. Средняя. Но за каждого гаврика с меня спрашивают. И по шапке я первый получаю. Понял? Поэтому дело твое — кислое.
Димон, прикурив сигарету, угрюмо молчал. Он понимал, что кум сразу же не скажет «да». Но и слова «нет» тоже не произнесет, не за тем он пришел на стрелку. Чугур по привычке чесал ладонью шею, будто ее накусали комары.
— Но помочь человечку, конечно, можно, — кум угостился сигаретой Димона и пыхнул дымом. — Будет стоить денег. Не подумай, что все мне на карман пойдет, ни боже мой. В доле не я один. Потому как зона — это не мой личный огород. Сейчас твой дружбан на общих работах?
— На общих, — кивнул Димон.
— Ну, можно устроить его в библиотеку, книжки выдавать будет. Полная халява. Болтайся целыми днями по жилой зоне или в столовке харчуйся. Или вот, еще лучше, — помощником заведующего клубом. Тот вольняшка и большой либерал. Клуб — это курорт, а не зона. Сплошное удовольствие. На гитаре тренькай, козла забивай, свежие газетки сортируй.
— Нет, клуб не пойдет, — помотал головой Димон. — И библиотека тоже.
— Ну, тогда в медсанчасть, — пожал плечами Чугур, удивляясь привередливости молодого человека. Ему предлагают малину, а он фуфлом крутит. — Помощником фельдшера. Чистота и все такое. Если захворает — лекарства, усиленное питание. Можно даже ванную принять. Там настоящая чугунная ванная стоит, белая. У нас коновал хороший, из вольнонаемных. Это лучшее предложение, которое я могу сделать.
— Что в медсанчасти, что в клубе — это все равно зона, — ответил Димон. — А я хочу купить чуваку свободу.
Кум раздавил каблуком ботинка окурок, с досады плюнул на песок. То ли жара, то ли ослиная упертость этого фраера давит на психику. Но башка уже побаливает, в висках ломит. Самое время запить горечь, оставшуюся на душе после этого бестолкового базара, кружкой холодного пива. Да еще сто пятьдесят водки прицепить. Тогда полегчает.
— Нет, молодой человек, — сказал он. — Так не получится. Так не выйдет, дорогой. Будем считать, что этого разговора у нас не случилось. И с тобой мы не встречались. Если бы ты хотел своему другу помочь — меня послушал. А так…
Кум стал медленно подниматься со скамейки, но Димон крепко ухватил его за локоть.
— Постой, подожди минуту, — сказал он. — Вот чудак.
Димон снял очки с темными стеклами, важно, чтобы в эту минуту собеседник видел его глаза. Серо-голубые, не замутненные хитростью или темными мыслями.
— Вот взгляните.
Он расстегнул портфель, вытащил цветной каталог «Недвижимость за рубежом». Перевернул несколько страниц, показал куму цветную картинку. Двухэтажный отштукатуренный дом в колониальном стиле, покрашенный бледно желтой краской. Четырехскатная черепичная крыша, на втором этаже два балкона с чугунными коваными балясинами и перилами. Решетчатые ставни из массива дуба наглухо закрыты. Цоколь облицован природным камнем. Вдоль фасада украшения из резных полурозеток и многоцветных глазурованных плиток, высокое крыльцо, двухстворчатая деревянная дверь с медными кольцами вместо ручек.
— Недвижимость на Кипре — хорошее вложение денег, — сказал Димон. — За год цены растут на пятнадцать — двадцать процентов. Возьмем хотя бы этот домик. Вот тут внизу его цена, — он вытащил из кармана ручку, взял циферку в кружок. — Как видите, цена умеренная. Более чем умеренная. Если платить наличманом, а не через банк, — большая скидка. Я наводил справки. Дом полностью меблирован, в подвале своя прачечная, винный погребок, четырехместная джакузи. На втором этаже три спальни, бильярдная. Участок в четверть гектара находится на побережье. Два шага до моря. Но если лень таскаться к морю, сзади дома бассейн. Край вечного лета. Рай на земле. Как, нравится?
— Ничего, — кум, не отрываясь, смотрел на картинку, облизывая кончиком языка верхнюю губу. — Ничего себе.
— Вот и я говорю: ничего. Если покупаете недвижимость на Кипре, автоматом получаете вид на жительство. А вот цена, которую я плачу за свободу своего кореша.
Димон ткнул кончиком ручки в циферку, взятую в кружок, и рядом нарисовал другую циферку, свою.
— Как теперь? — спросил он. — Нормально? Денег хватит, чтобы купить хату. И ни о чем вздыхать до конца дней. Будем продолжать разговор?
Кум молча кивнул.
— Я сделал заявку на покупку этого дома. Месяц он не уйдет, будет вас дожидаться. С оформлением бумаг я помогу. С этим можно в один день успеть.
— Как фамилия твоего кента? — хриплым шепотом спросил кум.
— Огородников Константин Андреевич.
Чугур открыл рот и забыл его закрыть. За короткие секунды в голове пронесся ураган мыслей, появился калейдоскоп образов и картинок. Побег Кота, намеченный на следующую неделю. Жирная рожа активиста Цики, который в курсе всех дел. Лагерная жена Цики — гопник Вася Житомирский, он тоже знает слишком много. Супруга самого кума Антонина Ивановна, одетая в грязный фартук и рабочий халат, давно потерявший свой первоначальный цвет. Помешанная на накопительстве Антонина откармливает свиней на продажу и кладет на книжку каждый грош. От жены вечно воняет свиным навозом и болтанкой, смесью комбикорма с каким-то дерьмом, которым она кормит животных.