Министр был буквально доведен до слез. Напрасно кричал он, что бюджет есть бюджет, что ни одному казначейству в мире не пришлось бы по душе увеличение расходов в 10, а то и в 20 раз по сравнению с намеченной ранее суммой, что выражения типа «красота», «поэтичность линий» и «вдохновение» не вставишь ни в одну графу финансового отчета… В конце концов Утзон был обвинен в дилетантстве, слабой организации строительства, разбазаривании средств и т. п. Его уволили, и во главе строительства встал специальный комитет. Стоимость сооружения тем временем продолжала спокойненько расти, но теперь это никого особенно не огорчало: ведь средства на строительство театра стали поступать от лотереи.
Чуть ли не по всякому поводу сиднейцы готовы наговорить вам с три короба. И одна из любимых тем разговора — вид из окна. Личный вид из личного окна. Если уж они заговорят о Сиднее вообще, то, будьте уверены, они заговорят об опере, открытия которой сиднейцы ждут уже много лет.
Само здание уже построено. Оно стоит на берегу гавани и кажется издали огромным, исполненным изящества парусным судном, готовым покорить безбрежные воды. Что касается внутренней отделки, то здесь налицо явная диспропорция — целая комиссия архитекторов вряд ли может достойно конкурировать с вдохновенной мыслью Утзона… Пройдет лет 10–20, и мир едва ли вспомнит, что за министр общественных работ Нового Южного Уэльса построил оперу, а вот имя архитектора, который достроить ее, к сожалению, не успел, останется в памяти людей.
Пока же об этой опере австралийцы говорят больше, чем о Метрополитен-опера и Ла Скала, вместе взятых. Откровенно говоря, просто обидно будет, когда ее достроят окончательно. К счастью, такая скорая опасность ей как будто не грозит!
Все это было бы совсем хорошо, если б не одно обстоятельство: Мельбурн грозится построить свою собственную оперу, причем построить раньше.
Соперничество между Сиднеем и Мельбурном острее любого иного соперничества, существующего в Австралии. Во всех других случаях соперничают штаты, здесь соперничество сконцентрировано в городах. И все же тот факт, что штат Виктория был когда-то частью Нового Южного Уэльса, сыграл немалую роль. Второй город Австралии долго рос и развивался, оставаясь в пределах штата Новый Южный Уэльс, что ужасно тяготило горожан — во-первых, им хотелось самоопределения; во-вторых, они считали, что Сидней расположен страшно далеко. Разумеется, власти штата и слышать не хотели об отделении. Тогда была составлена жалостливая, исполненная любви и преданности к королеве Британии петиция, которая, как и ожидалось, растрогала Викторию. Она разрешила образовать новый штат, получивший, естественно, ее имя. Так что Виктория по сути своей является блудной дочерью, вознамерившейся доказать матери свою самостоятельность. Сиднею же оставалось принять позу чопорного отца семейства, не позволяющего себе ничему удивляться.
Новый Южный Уэльс хотя и не самый крупный, зато самый древний, самый населенный и самый индустриальный штат Австралии. Виктория — самый маленький штат на материке, но по количеству населения и уровню промышленного развития он уступает лишь Новому Южному Уэльсу. Великое различие между двумя соперничающими штатами — так сказать, водораздел между двумя великими цивилизациями — заключается в том, что в Новом Южном Уэльсе «однорукие бандиты»[4] разрешены, а в Виктории они запрещены. Да, я забыл еще одно принципиальное различие: в Новом Южном Уэльсе австралийский футбол (который, кстати, на футбол не похож) считается детской забавой, тогда как в Виктории ему отдаются с самозабвением. В Мельбурне реже бывают дожди, а потому на языке сиднейцев его именуют «пеклом». В Сиднее больше солнечных дней, что переводится на язык жителей Мельбурна как «тропическая душегубка». В Мельбурне несколько раньше наступает прохладный сезон, на что сиднейцы реагируют так: «У них же арктический холод!»