— Что-нибудь неисправно, — сказала Мария-Тереза.
— Что ты, — возразил я. — Все нормально: тридцативосьмиградусная жара, крутой подъем и тяжелый фургон на прицепе — вот и закипает.
— Нормально, говоришь? Очень жаль: нам целый год возить этот прицеп, и жара будет похуже сегодняшней, и горки покруче.
Что верно, то верно… Я даже приуныл слегка, но тут меня осенило. Радиатор ведь полон антифриза, я сам его заливал в Швеции, когда начались заморозки! Спустив антифриз, я хорошенько промыл радиатор, и сразу дело пошло лучше. Мы быстро одолели горки и выехали на безбрежную травянистую равнину, среди которой кое-где торчали эвкалиптовые рощицы. Дорога была по-прежнему узкая, но прямая и асфальтированная.
Час за часом катили мы по бесконечной степи. Местность становилась все более пустынной. Машины встречались очень редко, и мы никак не могли взять в толк, кто накидал все эти бутылки, которые сплошной цепочкой лежали вдоль обочин. Жилья никакого; редкие поселки, отстоящие друг от друга на пятьдесят, а то и сто километров, представляли собой несколько деревянных строений, сгрудившихся вокруг церквушки или лавки. Красно-белые птицы безбоязненно порхали возле машины, точно мы попали в уголок девственной природы. Даже трудно поверить, что сейчас 1955 год, а не 1855-й или 1755-й.
— Так и ждешь, сейчас откуда-нибудь выскочат дикари с копьями, — сказал я. — Хотя всем известно, что их здесь давно истребили.
— А я пытаюсь представить себе, как выглядят внутренние области страны, если эта часть называется цивилизованной, — отозвалась Мария-Тереза.
Пустынная равнина напоминала море — то же ощущение широкого приволья, как на корабле посреди океана.
Начало нашего сухопутного плавания складывалось даже лучше, чем мы ожидали. Мы уже поговаривали шутя, что не худо бы плыть так всю ночь, пустив наш корабль по ветру. Но усталость взяла свое, и мы бросили якорь под одиноким эвкалиптом, который источал почти одуряющий аромат. Могучий ветер слегка покачивал фургон. Полная иллюзия морского путешествия… Мы уснули сразу.
На следующий день после нескольких часов езды бурый цвет степной травы сменился желтым. Присмотревшись, я, к своему удивлению, убедился, что это вовсе и не трава, а низкорослая чахлая пшеница. Эвкалиптов стало больше, и они были выше. Где-то я уже видел такой ландшафт… Ну конечно, в музее в Амстердаме. Именно такие пейзажи — светящиеся оранжевые поля и темно-зеленые деревья — писал Ван-Гог, живя в Арле. Не хватало только скособочившихся ослепительно белых строений. Вообще на нашем пути не было в поле ни одного строения. А так называемые поселки, помеченные на карте, чаще всего состояли из элеватора или сарая, заполненного в пять ярусов мешками с зерном. К зернохранилищам подходили железнодорожные пути.
В одном поселке я спросил автомеханика, где же обитают владельцы этих полей.
— Да тут кругом, — он обвел степь рукой. — Если посмотрите внимательней, приметите у дороги бочки на деревянных помостах. Каждая бочка — почтовый ящик. Где-то поблизости и ферма должна быть.
Мы стали наблюдать за почтовыми бочками, но они встречались редко, через десять-двенадцать километров. Не хотел бы я быть почтальоном в этих краях!
— Смотри, папа, — вдруг закричала Маруиа, показывая на странную тучу, повисшую над шоссе, — дождь идет, а на небе солнышко светит!
Это была не дождевая туча, а рой саранчи. Мы поспешили закрыть все окна и быстро промчались сквозь него. Все обошлось благополучно, только из мотора долго пахло жареными кузнечиками. За полчаса нам встретилось еще с полдюжины роев, и запах становился все сильнее. Мы решили последовать доброму совету, который получили в Аделаиде, и в первом же городке купить сетку для радиатора. Но нам попадались все какие-то крохотные поселения без магазинов.
Лишь возле Бендиго, старого города золотоискателей, расположенного в ста пятидесяти километрах к северо-западу от Мельбурна, началась более густо населенная местность. Вдоль шоссе потянулись ограды, и, когда подошло время остановиться на ночлег, мы не придумали ничего лучшего, как заехать на пашню. И были наказаны: за ночь сухая красная пыль проникла во все уголки фургона, а нас самих превратила в краснокожих…