А, ну и ладно, что я, не серийная убийца?!
Не стоит недооценивать противника на розовом велосипеде. Я бреду по полузатопленной тропинке, в голове туман, в руках и животе огнестрельные раны глубиной с Марианскую впадину. Пришлось обмотаться лоскутами от рубашки, но толку мало. Из меня ощутимо капает.
Черти сколько минут до воссоединения с мечтой, машина угнана – кем бы вы думали? – полицейским, а я истекаю кровью. Все прекрасно.
Зато есть время понять, откуда труп в багажнике. Что там еще с фильмом? Ммм. Актеры – ничего особенного, режиссер – не помню, композитор…
Я чувствую головокружение – то ли от догадки, то ли от потери крови – и останавливаюсь посреди дороги. Музыку к старому фильму написал Дмитрий Темкин – музыкант русского происхождения. Пару лет назад в "Бархате" появился мужчина, которого звали так же.
Лет тридцать, незаметный, слащавый – вроде рафинада в смокинге. Мы обсуждали способы избавления от тел, смеялись, как сделать наиболее захватывающие "послания" для следователей, делились последними достижениями криминалистики.
Горячо! Но Темкин не подбросил бы тело и не отравил, он режет своих «ягнят». Тогда что?
Через минут сорок дорогу вновь обступают деревья, так густо и близко, будто идешь по длинному туннелю, и за поворотом обнаруживается "запорожик". Двери открыты, рядом с водительским сиденьем темнеет лужа крови – делает зигзаг и исчезает в глубине леса.
Я заглядываю в багажник и едва не падаю в обморок – тело номер один исчезло.
Труп оказался не трупом? А окоченение? Плесень? Бледность, наконец? Нет, фармацевтика в наше время творит чудеса, но…
Так, вводим правило одна тысяча шестьсот двадцать шесть: проверять пульс у незнакомых жмуриков в багажнике. Примечание к правилу: если что, добивать.
Среди вещей я замечаю зеркальце и вспоминаю Темкина – он оставляет надписи на стеклах в ванной. Подсказка?
Мне приходится включить свет в салоне, иначе в сумраке леса ни черта не видать. На поверхности зеркала – пусто. Если подышать, тоже. Странно.
К черту, впереди концерт!
Ага, а ключей в замке зажигания нет. Я вздыхаю, беру пистолет с заднего сиденья и отправляюсь по багровому следу.
Ветки, ветки, паутина. Яма.
От кровопотери меня ощутимо шатает и тошнит.
Кто-то орет благим матом.
Когда в чаще проступают очертания некоего алтаря, мне уже кажется, что на лице вырос мох. На земле начерчена пентаграмма, в углах звезды торчат палки, посередке привязан давешний спортсмен-полисмен. Мой недотруп тоже псих? М-да. И где он?
– Помогите? Помогите?! Кто-нибудь?
Я молча подхожу и ищу ключи в карманах "жертвенного агнца".
– Помогите? – замечает меня полицейский и тут же кричт еще громче: – Господи, спасите! Спасите!!!
Вот, ключи! Я победно улыбаюсь.
– Так, ты заставил меня бегать, испортил рубашку и прочая, прочая. Смерть за такое должна быть очень мучительной. Но! Если решишь задачку – просто оставлю тебя здесь.
Мужчина хмурит брови, и это ему, надо признать, идет. Добавляет благородности, что ли.
– И где выбор? Либо чокнутая девка, либо этот псих из багажника?
Я пожимаю плечами.
– Ну да. Не надо было сопротивляться. Вообще, как можно быть таким невежливым? Встречаешь симпатичную девушку с полной трупов машиной и тут же пытаешься ее арестовать. Нет бы меня попытать, изнасиловать, на свидание пригласить, в конце концов.
– А что можно было? – озадаченно спрашивает мужчина.
– Ну, наверное. Так, задача. Я спешу. Ты – помидор, который лежит в холодильнике.
– Почему именно помидор?
– Не знаю, наверное, потому что я хочу есть. Но, если хочешь, сделаю огурцом или… патесоном.
– Вообще я люблю маслины.
– Маслины? Как-то не по мужски быть маслиной.
– Хорошо, останусь помидором.
– Прекрасный выбор. Итак, из-за ядерной войны отключается электричество, и холодильник начинает размораживаться со скоростью ноль целых пять десятых градуса в сорок минут. Сколько лет будет помидору, когда он испортится?
Полисмен несколько раз моргает.
– Ну, раз помидор – это я, то сколько и мне – тридцать шесть.
Однако! Первый правильный ответ за три года.
– Верно, – удивленно произношу я, и тут из чащи появляется "багажный маньяк". Он абсолютно гол и покрыт плесенью – неудивительно, что лицо такое.
Недотруп стонет и еле двигается. С приближением становятся видны расчесы – плесень заживо пожирает бледную кожу, и страшнее пытку не представишь.
Я чувствую жуткое дежавю: шесть лет назад, кровоточащая масса вместо моего брата и гроза за окном. Он был еще жив и молил взглядом прекратить мучения, но мне хотелось другого. Хотелось видеть агонию, хотелось чувствовать, как злоба и тьма пропитывают меня, как клокочут в горле, и ты вот-вот ими захлебнешься.