А, впрочем, кто его знает, что творилось в его душе после случайной встречи с прошлым. Ведь даже сам Владимир не понимал, что с ним происходит. Ругал себя, что, как мальчишка, не может успокоиться. Не может просто взять и уехать от этого дома, притягивающего его, словно магнит.
В нем боролись противоречивые чувства, заставляющие бесконечно шагать взад-вперед по этому двору.
— Бросить все и уйти? Обежать, обстучать все квартиры? Ждать до победного конца? Ведь должна же она когда-нибудь выйти — в магазин, на прогулку, в поликлинику, в конце-то концов…
А по своей квартире в таком же волнении ходила Светлана. Сердце бешено колотилось в ее груди. Давление зашкаливало. Порой просто не хватало воздуха, чтобы вдохнуть полной грудью. Она выпила успокоительное, но унять душевный трепет не удавалось.
— И что ему от меня надо теперь? Ведь целая вечность прошла. Господи, почти сорок лет! — Она опять отодвинула шторку. — Вон уж скоро полдень, а он все не уходит. Да что же это такое! И куда это Клавка запропастилась? То без конца бегает ко мне, а то вот уже часа два как нет ее. И дома ведь нет!
В квартире предводительницы шло нешуточное обсуждение ситуации.
— Надо спросить у Светы, хочет ли она с ним разговаривать, — утверждала Эмма.
— Да не хочет она его видеть! Надо просто сказать ему номер квартиры. А там пусть сами разбираются, — стояла на своем Клавдия.
— Вот еще! — возмущался Петрович. — Пусть убирается, откуда пришел. Не видать ему Светы, раз она сама этого не хочет.
Эмма с прищуром посмотрела на него:
— Уж не ревнуете ли Вы, Виктор Петрович?
— Скажете тоже! Просто не нравится он мне, и все тут!
— А давайте жребий бросим, — предложила Клава, — что выпадет, то и будет. Значит судьба.
— Да что же это мы, судьбу Светочки бумажками с буковками будем решать? Неправильно это. Надо выбрать оптимальный вариант.
— Это какой же? — полюбопытствовала Клавдия.
— Если Света не хочет с ним общаться… — Эмма Петровна, начав фразу, выглянула в окно и увидела картину, которая заставила ее замолчать. Но через мгновение она продолжила: — Мне кажется, что сейчас все решат не наши бумажки, а сама судьба.
Клавдия и Петрович прильнули к окну в надежде увидеть там Светлану.
Но все было намного прозаичнее. Подышать свежим воздухом на улицу вышли соседки с первого этажа. У них-то Владимир и добывал нужную информацию. А те и рады были стараться. Уж больно вид у мужчины был презентабельный.
Теперь дело оставалось за малым. Сейчас он поднимется на третий этаж, а там уж как получится. Все облегченно вздохнули с сознанием правильно сделанного выбора. Пусть Света сама решит, как ей поступить.
Звонок в дверь заставил Светлану вздрогнуть. Она, устав от бесконечного подглядыванья в окно, решила выпить чаю с ромашкой, чтобы снять напряжение и унять волнение. Подумав, что это звонит Клавдия, она открыла дверь и чуть не лишилась чувств. Перед ней стоял Владимир.
— Впустишь?
У Светы перехватило дыхание, сердце было уже где-то в пятках, щеки заполыхали огнем, а язык словно прилип к нёбу. Поэтому она только сделала неопределенный жест рукой, означавший приглашение войти.
Мысли понеслись галопом:
— Что я делаю? Гнать его в шею! Да как он посмел заявиться?! — а сама, между тем, жестом пригласила его на кухню и уже ставила чайник, чтобы хоть как-то навести порядок в мыслях. Главное — успеть подумать, как быть, что делать.
Владимир присел на стул и тоже молчал. Повисла пауза, с которой оба не знали, как справиться.
— Света, прости меня, — наконец выдавил он.
— Да чего уж там. Что было, то быльем поросло. Объявился бы ты раньше, может и обижалась бы. А теперь-то…
— Значит, не простишь?
— Да за что? — глаза наполнились слезами, готовыми вот-вот пролиться водопадом. Закипевший чайник дал время, чтобы отвернуться и, возведя глаза в потолок, справиться с подступившим к горлу комом. Она старалась не смотреть на него, а он не мог отвести от нее взгляд.
— Светочка, дорогой ты мой человек! — Владимир встал, попытался взять ее за руку, но она резко отстранилась, указывая глазами на чайник, только что снятый с огня. — Прости меня. Я со вчерашнего дня места себе не нахожу. Мысли все о тебе.
— Ты ведь даже не узнал меня… — горечь, с которой она произнесла эти слова, выдавала обиду. И прошлую, и настоящую.
— Ты права. Но ведь столько лет прошло.
— Да. Много. Очень много. Поди уж, лет 35, а может, и того более… — Она говорила банальные, ничего не значащие слова, а душа ее криком кричала: «Где ж тебя носило! Почему ты так со мной?» Ей стоило огромных усилий не расспрашивать его.