Объяснялось все просто. Предводительница поняла, что соседи свободолюбивые люди и не потерпят насилия ни в каком его проявлении.
Они же, в свою очередь, убедились, что Эмма — умная, заботливая и рассудительная женщина, никому не желающая плохого.
Клавдия, слегка замешкавшись, начала встревоженно рассказывать Эмме Борисовне потрясающую новость о том, что Виктор Петрович, оказывается, старый волокита.
— На основании чего Вы так решили?
— Я по просьбе Светы хотела узнать, как он отвадил Владимира. Так он даже на порог меня не пустил.
— И что?
— Как что? Я слышала, что он с кем-то разговаривал. Наверняка, это была женщина. Не зря же он так старался, чтобы я не прошла в комнату. Тем более, что гость или гостья так и не проявили себя.
Эмма явно нервничала, слушая Клаву. Однако старалась держать себя в руках.
— Может быть, у него телевизор работал. А Вам показалось, что он с кем-то разговаривал.
— Да нет же! Там точно кто-то был. Хотите, сходим вместе.
— Ну уж нет, я не собираюсь выслеживать похождения соседа. Это его личное дело, — голос предводительницы выдавал ее волнение. Она успокоила Клаву и отправила ее домой, сославшись на занятость.
Как только за Клавой закрылась дверь, Эмма Борисовна набрала номер Петровича. Она старалась не выдать свои переживания и начала издалека. Типа того, что интересовалась, не появлялся ли больше Владимир.
— И что Вы с ним все носитесь? — удивился сосед. — То Клава спрашивала, теперь вот Вы!
— А что Вы так нервничаете? Мы что отрываем Вас от важных дел? — выпытывала Эмма Борисовна, еле сдерживая волнение.
— Нет у меня никаких важных дел. Гости у меня!
— И кто же к Вам приехал? — Эмма готова была бежать к соседу, чтобы вывести его на чистую воду, но продолжала дипломатичную беседу.
— Вот все-то Вам надо знать! — Петрович явно нервничал. Дело в том, что Эмма Борисовна отвлекала его от серьезного и важного дела — на сковородке жарилась яичница, и ему не хотелось угощать гостя угольками. — Извините, мне некогда, — и сосед отключился.
Ну тут уж Эмма просто вскипела. В ней проснулась блюстительница порядка и нравственности. Правда, главным было то, что в ней проснулась женская ревность!
Наскоро переодевшись, она решительно направилась к соседу — якобы, на правах предводительницы.
Ее настойчивый звонок в дверь буквально взбесил Петровича:
— Вот же неймется ей, — подумал он, успев-таки убрать сковородку с огня и открывая дверь.
— Господи! — воскликнула Эмма Борисовна, решительно входя в прихожую, да Вы эдак весь дом задымите. Что это у Вас подгорело? — а сама стремительно прошла не на кухню, откуда действительно доносились запахи подгоревшей яичницы, а сразу в комнату.
Правда, то, что она там увидела, заставило ее быстренько ретироваться. На диване Виктора Петровича лежал какой-то мужчина в одних трусах и майке. А рядом с диваном было постелено одеяло, на котором, по всей видимости, пришлось ночевать хозяину квартиры, то бишь самому Петровичу.
Эмма едва не лишилась дара речи, но, справившись с волнением, спросила шепотом:
— Это кто?
— Мой сослуживец, — спокойно ответствовал сосед. А Вы чего так испугались, вон дрожите прямо. Вчера поздно вечером приехал, неожиданно.
— Побегу я, — спохватилась Эмма. Она уже успокоилась по поводу нравственности соседа и решила, что оставаться в комнате с двумя мужчинами было просто неприлично.
Петрович удерживать не решился. А предводительница, выскочив от него, с облегчением вздохнула:
— Все нормально! Ох уж эта Клавдия.
Глава 19
В душе у Светы бушевал вулкан. Он то взрывался потоком слез, то, притаившись ненадолго, сверлил мозг воспоминаниями. Боль и обида время от времени обрушивались с новой силой.
Перед глазами прошла вся жизнь, наполненная горечью утраты любимого человека и малыша, ожидаемого с таким трепетом.
Одиночество заполнялось работой. Строить новые отношения уже не было желания. К тому же, надежда, что Володя вернется, постоянно присутствовала на протяжении долгих лет.
А потом уж и не ждала. Поздновато было думать о любви, о семье, о детях. Незаметно и пенсия подкатила. А теперь что уж. Одна радость — дружба с Клавдией, такой же одинокой и обделенной судьбой.
А последнее время так вообще все прекрасно было. Эмма внесла в их безрадостное существование свежеть новизны, радость общения. И все бы хорошо.
— Так нет же, — продолжала думать Светлана, — принесла его нелегкая. Как было спокойно на душе. А теперь думай, как поступить. Простить? Разве можно простить такую боль, причиненную то ли по глупости, то ли по малодушию, то ли просто потому, что не любил он меня?