Только себя не обманешь. Сколько ни убеждала себя Светлана, что не может простить Володю, сколько ни ругала себя за бесхарактерность, она вынуждена была признать, что ей приятна настойчивость бывшего, пусть и не совсем порядочного мужчины.
А ее Внутренний, с которым она никак не могла найти общий язык, уже подзуживал:
— Ага, оказывается, это была непорядочность! И всего-то? А может быть, все-таки подлость, предательство, жестокость, в конце-то концов? Ну еще глупость, эгоизм и мужской максимализм, граничащий с кретинизмом.
— Надо уметь прощать, — убеждала Светлана себя и Внутреннего. — Ты посмотри, как он упорно искал встречи со мной.
— Ага, именно искал, правильную глагольную форму использовала. Но ведь не ищет уже! — посмеивался противный.
— А вдруг… — и Света уже растекалась в мечтах. — И на склоне лет люди находят друг друга. И живут долго и счастливо.
— О-о-х! Уморила. Это до ста лет, что ли! Ах-ха-ха! Юмористка. Да ты хоть понимаешь, зачем ему понадобилась? Скучно ему на старости лет стало, одиноко. Может, его вообще жена из дома поперла — надоело потому что обслуживать старпёра! А ты подбирай, да-да. Ой, не могу, ну и дура же ты! Надеешься он тебя на руках носить станет? Нет, милая, это ты будешь у него на побегушках.
— Ой, не знаю даже. Вроде бы и не нужны мне лишние хлопоты… Только уж больно хочется хоть чуточку счастливой побыть. Сколько уж мне осталось. А так, глядишь, поживем еще, порадуем друг друга. Господи, да как же мне быть-то?!
Так в раздрайве с собой и своими мыслями, уже пересев на свой троллейбус, ехала бедолага, терзаемая противоречиями. А когда к дому подходить стала, обомлела. Владимир, понуро опустив седую голову, сидел на скамеечке у дома!
— Господи, как же он хорош собой! Годы нисколько не портили его внешность. Даже делали его привлекательнее, чем в былые годы.
Вместо почти мальчишки, не способного правильно оценить ситуацию, не умеющего ценить ни свои, ни чужие чувства, Светлана видела прекрасного в своем преклонном возрасте мужчину.
Да, он был растерян.
Да, его мучило раскаяние.
Но он был упорен и настойчив.
Он любил! Это по всему было видно.
И пусть над ним посмеивались любопытные соглядатаи его терзаний, сидящие на соседних лавочках. И пусть они злословили на его счет. Но ведь они и завидовали ему. Мало кому посчастливилось в золотом возрасте встретить свою вторую половинку. Пусть и не встретить, а скорее найти.
Ноги у Светланы стали ватными, сердце готово было выпрыгнуть из груди, ее била нервная дрожь. Щеки пылали огнем, словно у девчонки, в висках и ушах стоял гул.
— Так и до инсульта недалеко, — вновь напомнил о себе Внутренний.
— И то правда. Надо взять себя в руки. Пройду, как ни в чем не бывало, поздороваюсь, и все! Эка невидаль, может он на мою жилплощадь позарился, вот и похаживает.
— Наконец-то здравые мысли. А то! Наверняка, жена турнула, а он к тебе. Принимай, дорогая. Люблю. Жить без тебя не могу. Ага!!!
Наблюдая издали за Владимиром, Светлана понемногу успокаивала себя и настраивала на воинственный лад:
— Нет уж, ни за что не прощу! Хотя, простить можно. Но не более того. Пусть себе другую дуру найдет, чтобы портки его стирала да щи варила.
Собрав волю в кулак, гордо подняв голову и надев маску достоинства и «у меня все прекрасно», она не спеша направилась к подъезду. Ее истинное состояние выдавали только слегка нетвердая походка да яркий румянец во всю щеку.
Владимир был настолько погружен в свои мысли, что едва не пропустил ту, которую дожидался с таким упорством. И это несмотря на уверения Эммы Борисовны и Виктора Петровича, что Светлана уехала навсегда или, по крайней мере, надолго.
Увидев Свету, он вскочил со скамейки, словно мальчишка, и ринулся к ней наперерез. Со стороны это выглядело потрясающе: немолодой седовласый мужчина и достаточно взрослая женщина вели себя так, словно им было лет по 17, не более того.
У обоих на лицах было смущение вперемешку с волнением, твердая решимость, как с одной, так и с другой стороны только противоположного характера.
И, что бы вы думали? Любовь!
Да-да, даже невооруженным взглядом было видно, что эти два человека любили друг друга. Только в силу каких-то условностей, обстоятельств и еще чёрти чего они сдерживали свои чувства. Особенно это было видно по женщине, поджавшей губы и придавшей своему лицу выражение неприступности.
— Светлячок, — внутри у нее екнуло, так Володя называл ее в молодости, — Я знал, я был уверен, что увижу тебя. Позволь поговорить с тобой. Только не говори — нет. Это убьет меня. Мне надо только видеть тебя, слышать, и больше ничего.