Позади скрипнуло. Она оглянулась и застыла — незнакомый молодой мужик стоял на пороге и разглядывал её. Рослый бычара с обритой под ноль головой. И вид у него был пренаглый. Воображение тут же нарисовало ей страшные картины.
— Я закричу, — сказала она, дрожа от испуга, — все сбегутся. И… И у нас ружьё есть!
Парень заржал:
— Я не вор, не кипешуй, — он двинулся ближе, — Санёк я. Тебе что, эти про меня не рассказывали?
Он мотнул головой в сторону дома.
— Какой Санёк? — промямлила девушка. В голове чуть прояснилось. — Саша? Который внук?
— Ага. Не знала, что ли?
— Знала, просто… Неожиданно как-то. Никто не говорил, что ты приедешь.
— Сюрприз, ёпта, — жизнерадостно рассмеялся парень. Потом подмигнул: — А ты, конечно, да… Дед сказал, красотка, но я ж думал как: в восемьдесят лет и лопата красотка. А ты вон какая конфета.
— Они говорили, что не знают, где ты, — нахмурилась Юля.
— Да всё они знали. Просто пугать не хотели. Тут люди такие, думают, раз на зоне побывал, то всё, не человек больше. Вот они и молчали. Ну, ничего, я своё от звонка до звонка, семь лет! И пусть хоть одна тварь косо посмотрит, живо по зубам насую. — Видя, что девушка напряглась, он приобнял её за плечи: — Да ты не боись. Если полезет кто, мне говори.
Старики были счастливы до умопомрачения. Дед Василь даже хромать перестал, а бабуля носилась по дому, как спринтер. Юлька приткнулась на кухне, резала помидоры на салат. Молча следила. Всё пыталась отмахнуться от нехороших предчувствий, да не выходило.
Бабушка Рая присоединилась к ней позже. Видать, заметила, что энтузиазм в Юльке пока не разгорелся. Посмеялась:
— Не укусит он тебя, чего спряталась. Хороший мальчишка. Бедовый, но хороший. Сел по-глупости, теперь уж что поделать? Оно знаешь, как — пути Господни неисповедимы. Испытание ему было, значит. Зато теперь заживём! Василь Петрович к нему когда ездил, так и сказал — чтоб как выйдет, сразу сюда. Папаша с мамашей-то от него отказались, тьфу. А нам и такой хорош. Правда ж?
Юля стучала ножом по доске. Не хотелось портить чужую радость.
— Конечно, — сказала она.
— В-о-о-от, — довольно протянула бабушка Рая. Повторила: — Заживём теперь. А там и детки пойдут, продолжение. Со внуками не понянчились, так хоть правнуков на руках подержим. Тебе самая пора рожать, засиделась в девках-то поди. Ларка всё злилась, что ты от её старшего нос воротишь, так теперь увидит, каким мужик быть должен. На её Витяху без слёз не взглянешь. Не то, что наш красавец.
Девушка ошалело моргала. Такого поворота она не предвидела. Опять за неё всё решили, так ещё и спрашивать не собирались, что она сама по этому поводу думает. Ей вспомнилась сказка про Дюймовочку. Как ту приютила добрая мышка, да только затем, чтоб за старого слепого крота замуж выдать.
Она не стала ничего говорить. Только решила накрепко, что найдёт новый дом. Выходить замуж она не хотела. Тем более так.
Санёк в этот вечер без внимания её не оставил. Особенно коленку под столом. Всё говорил, чтоб на булки не налегала — а то «свои булки разнесёт». Себе он казался очень смешным. Старики тоже хихикали, посматривали на них со значением. Юля почти не ела, даже сладости горчили. Кусок в горло не лез.
Подавив сытую отрыжку, Санёк довольно погладил себя по животу. Но вместо того, чтобы идти спать, позвал девушку прогуляться. Она бы и рада отказаться, замямлила, да тут вмешалась бабушка Рая:
— Иди, иди, — зашептала она заговорщицки, — небось, забыла уже, каково с мужиком-то. Я вам во времянке помягче постелила, если тут стесняетесь.
— Что? — Юля похолодела. — Да я не… Да я не хочу…
— Ой, да конечно, — захихикала та.
— Нехочуха какая, — заржал Санёк, уловивший чать разговора. — Во девки дают. Чуть дырку во мне глазами не проделала, а всё равно ломается! Ну не хочешь, так не хочешь, чего. Полежим, поговорим. Культурно.
С этими словами он подхватил её на руки и потащил из дома.
Юлька раньше всё думала, что могла сделать иначе на выпускном, как отвести беду. Прокручивала в голове раз за разом. И крепко верила — если вдруг в её жизни такое случится опять, драться будет насмерть. Кричать так, что весь город сбежится.
Но когда время пришло, она словно окаменела. Не могла даже звука выдавить. Её мозг нажал аварийную кнопку, отрубая возможность чувствовать — и тем самым загнал её в ловушку. Всё как во сне, будто не с ней. Санёк без особых проблем донёс её до времянки, уронил на застеленную чистым стареньким покрывалом постель. Юлька втянула воздух — ромашкой пахло. Так же, как от её одеяла.
И тут её проняло.
Она забилась под тяжёлым телом, пытаясь сбросить, но Саньку было плевать. Вцепился обеими руками, содрал одежду, не особенно слушая, чего она там орёт. Прижал голову к покрывалу, не давая подняться. Силы были не равны.
— Покричи, покричи, — пыхтел он, протискиваясь в неё насухую, — люблю, когда баба погромче.
Голос сорвался. Она только хрипела, как животное, пока парень яростно вбивался, причиняя такую боль, словно что-то рвалось. Спустив ей на спину, шлёпнул по заднице с довольным гудением. Упал рядом, довольный. Как сытая пиявка. Юлька лежала и чувствовала, как по бедру стекает кровь.
— Целка, что ли? — изумился Санёк, заметив. — Хрена себе, новости. А я думаю, дикая какая-то, фригидная, что ли. А ты вон… Да не реви ты, чего ревёшь? Удел ваш бабий, ноги раздвигать. Привыкнешь, втянешься. Сама запрыгивать будешь, — хохотнул он, почёсывая брюхо. — Ты в следующий раз дрыгайся поменьше, тогда и больно не будет. Ты не ссы, не брошу. Я пока срок мотал, решил, жениться пора, остепениться. Слышь меня? Заживём. Деды хотят, чтоб я тут остался, навоз до самой смерти разгребать. Сами ничерта в жизни не видели, кроме забора своего, и меня так же хотят. Хрена с два! Сейчас бабла поднимем, поедем с тобой в город. У меня корешок один как раз откинуться через полгода должен, будем с ним дела мутить. Так что давай, сопли подбери, — сказал он, зевая. Не видел в темноте, что у неё ни слезинки из глаз не выкатилось.
Юлька ни слова не сказала, отвернулась к стене, слепо таращась. Чуть дёрнулась, когда поверх легла тяжёлая рука. Когда Санёк наконец захрапел, она выползла из медвежьих объятий и вышла на улицу.
Старики уже спали. Девушка зашла проверить, постояла на пороге комнаты. Думала, пробудится в ней что-то живое, хотя бы злость — но ничего не было. Как будто всё в ней стало вдруг механическим.
Она собрала сумку, сосредоточенно укладывая вещи, и руки её двигались сами собой. Пошла на кухню, влезла в банки с крупой, где старики хранили свои «похоронные». Тихо ступая, вышла из дома в ночь.
До шоссе она добралась на велосипеде, там же и кинула. Поймала попутку, добралась до автовокзала. И уехала в город, в котором никогда не была.
***
Денег хватило только на комнату в коммуналке — везде требовали задаток. Надо было срочно искать работу. Она пыталась приткнуться, звонила по объявлениям, заходила в каждую дверь, на которой висело «Требуется…», но везде получала от ворот поворот. Одних не устраивало то, что она иногородняя, другие требовали опыт. Работу предложил только владелец лавки с сухофруктами, да только из лавки той девушка вылетела пулей, когда почувствовала руку на коленке.
Тонкая белая полоса в жизни снова сменялась чернотой.
После деревни город пугал. Столько людей и огней вокруг, все куда-то спешат, машины несутся сплошной лентой. Она путалась в улицах и шарахалась от громких звуков. Ей нравилось здесь только вечером, когда толпы рассеивались, и вдоль набережной загорались фонари, а на проспектах — красивые вывески.
Юля плелась по ровным плиткам, стараясь не смотреть на своё отражение в витринах. Раньше она обожала своё лицо. Красоту, от которой никто не оставался равнодушным. Лучше бы родилась хромой и косой, с носом на половину лица — одно несчастье от красоты этой. Еле переставляя ноги, она добрела до перекрёстка. Остановилась подумать. Деньги таяли, как рафинад в чае. Где достать ещё, она понятия не имела. Кредит ей не дадут, работы нет. Хоть иди кошельки воруй. Или себя продавай, как вон те.