– Что с тобой, Мел?
Она улыбнулась, но Антуану совсем не понравилась эта натянутая улыбка, которая исказила ее губы, придав лицу еще более грустное выражение.
– Ничего, – прошептала она ветру. – Ничего…
И только когда пришло время сложить чемоданы в багажник, ее настроение, казалось, переменилось к лучшему.
По дороге, пока он вел машину, Мелани сделала несколько телефонных звонков и сидела, напевая старую песню «Bee Gees». Чувство глубокого облегчения вдруг снизошло на Антуана. С Мелани все в порядке. Все будет хорошо, а во внезапной смене настроения виновата головная боль… Просто неприятный момент, который уже прожит, уже забыт.
Глава 12
Проехав Нант, они вскоре остановились выпить кофе и перекусить. Мелани попросила уступить ей место за рулем. Она водила прекрасно. Они поменялись местами. Она выдвинула водительское кресло вперед, пристегнула ремень безопасности, отрегулировала высоту зеркала заднего вида. Такая миниатюрная, с изящными ногами и тонкими руками… И такая хрупкая. Антуан всегда ощущал себя ее защитником. Даже в те времена, когда мать еще была жива. В те мрачные и беспокойные годы, последовавшие за исчезновением Кларисс, Мелани испытывала страх перед темнотой. В спальне всегда оставляли включенным ночник, совсем как для Бонни, маленькой дочери Скарлетт О'Хара. Без конца в доме менялись девушки-няни, но даже самым ласковым не удавалось успокоить девочку, если она просыпалась среди ночи, увидев страшный сон. Он один умел ее успокоить: нежно поглаживал по голове, тихонько напевая колыбельные, которые когда-то пела им Кларисс. Отец в такие моменты к ним приходил редко. Словно не знал, что Мелани часто снятся кошмары, хотя девочка каждую ночь со слезами требовала привести маму. Мелани не понимала, что Кларисс умерла. Она без конца спрашивала: «Где мама?», но никто ей не отвечал – ни Робер, ни Бланш, ни отец, ни Соланж, ни когорта друзей семьи, которые чередой проходили через квартиру на авеню Клебер после смерти Кларисс, оставляя помаду на щеках детей и ероша им волосы. Никто не знал, что сказать маленькой испуганной и растерянной девочке. Антуан в свои десять лет уже интуитивно понимал, что такое смерть. Он знал: их мать никогда не вернется.
Маленькие изящные ручки Мелани на руле. На правой единственное кольцо – простой золотой ободок, который ей немного великоват, некогда принадлежавший Кларисс. Автомобилей на дороге становилось все больше, и это предвещало огромную пробку. Антуану вдруг страстно захотелось закурить.
После долгой паузы Мелани заговорила первой:
– Антуан, мне нужно кое о чем тебе рассказать.
Ее голос прозвучал так тихо, что он повернулся на сиденье, чтобы лучше ее видеть. Она смотрела вперед, на дорогу. Лицо было напряженным, губы сжаты. Снова повисла пауза.
– Ты можешь рассказать мне все, что угодно, – тихо и ласково произнес Антуан. – Не волнуйся.
Он заметил, что костяшки ее пальцев, сжимавших руль, побелели, и ощутил, что его сердце забилось быстрее.
– Я думала об этом весь день, – быстро проговорила Мелани. – Прошлой ночью, в отеле, я все вспомнила. Это касается…
Это случилось так быстро, что Антуан не успел перевести дух. Она повернула голову и посмотрела на него своими темными глазами, в которых читалось волнение. И вдруг ему показалось, что автомобиль тоже поворачивает, уходя вправо. На руле лежали беспомощные руки Мелани. Потом раздался рвущий барабанные перепонки скрип покрышек, резкий вой клаксона шедшей сзади машины и появилось странное, тошнотворное ощущение, которое возникает, когда теряешь равновесие. Антуан увидел, как Мелани взлетает у него над головой. Она Пронзительно закричала, когда их авто перевернулось на бок и подушки безопасности раскрылись, ударив ей в лицо. Крик оборвался, превратившись в приглушенный стон, и затих и скрежете металла и бьющегося стекла. И после этого единственным звуком, который слышал Антуан, было глухое биение собственного сердца.
Глава 13
Антуан, мне нужно кое о чем тебе рассказать. Я думала об этом весь день. Прошлой ночью, в отеле, я все вспомнила. Это касается.…
Доктор ждет, когда же я наконец отвечу на ее вопрос: «Что она вам сказала?» Но я не могу повторить слова, которые Мелани произнесла перед тем, как машина слетела с трассы. Врача это не касается. Я не хочу никому об этом говорить, по крайней мере сейчас. У меня болит голова, а глаза красные, раздраженные и все еще полны слез.
– Можно ее увидеть? – наконец спрашиваю я у доктора Бессон, нарушая повисшую между нами тяжелую тишину. – Я не могу сидеть здесь, мне нужно ее увидеть.
Она качает головой и говорит твердо:
– Вы увидитесь с ней завтра.
Я тупо смотрю на нее.
– Вы хотите сказать, что мы не сможем сейчас уехать?
Теперь очередь доктора смотреть на меня озадаченно.
– Ваша сестра чуть не умерла, вы это понимаете?
Я сглатываю. Я плохо себя чувствую.
– Что?
– Пришлось ее прооперировать. У нее проблемы с селезенкой. И сломано несколько грудных позвонков.
– Что это значит?
– Это значит, что она какое-то время побудет здесь. А когда ее можно будет перемещать, мы на «скорой» отвезем ее в Париж.
– И когда же?
– Наверное, недели через две.
– Но я думал, с ней все хорошо!
– Именно так. Она хорошо себя чувствует. Теперь. Выздоровление займет какое-то время. Вам повезло, что у вас ни царапины, но я все же настаиваю на осмотре. Будьте добры, следуйте за мной.
Пребывая в состоянии оцепенения, я иду за ней в соседний кабинет. Больница кажется пустой, в ней очень тихо, и создается впечатление, что, кроме нас с доктором Бессон, здесь никого нет. Она предлагает мне сесть, поднимает рукав и измеряет давление. За это время события всплывают в моей памяти. Я выбираюсь из машины, лежащей на боку, словно раненое животное. Мелани, скрючившись, застыла в глубине салона слева. Я не вижу ее лица, оно скрыто подушкой безопасности. Я зову сестру, зову по имени, кричу изо всех сил.
Доктор Бессон объявляет, что я в порядке, если не считать слегка повышенного давления.
– Вы можете остаться на ночь в больнице. У нас есть комната для родственников наших пациентов. Медсестра вас проводит.
Поблагодарив ее, я направляюсь в приемную, расположенную у входа. Я знаю, что должен позвонить отцу. Пришло время сообщить ему о случившемся, я и так слишком долго оттягивал этот момент. На часах почти полночь. Я выхожу из больницы, чтобы выкурить сигарету. Передо мной стоят еще два курильщика. Паркинг пуст. Город спит. Над моей головой полосатое темно-синее небо. Сияют звезды. Я сажусь на деревянную скамейку и докуриваю сигарету. Швыряю окурок в темноту и набираю номер дома на авеню Клебер. Мне отвечает автоответчик гнусавым голосом Режин. Я сбрасываю и набираю номер мобильного.
– Что тебе нужно? – лающим голосом говорит Франсуа еще до того, как я успеваю вымолвить слово.
Я наслаждаюсь моментом своей силы, тем, что могу хотя бы что-то противопоставить власти и тирании своего стареющего отца, который продолжает вести себя со мной так, словно мне двенадцать и я полное ничтожество. Мой отец не одобряет моей скучной работы, мой недавний развод, мою невыносимую привычку курить, мои методы воспитания детей, мою стрижку (на его вкус волосы слишком длинные). Ему не нравится, что я ношу джинсы, а не костюм, упорно отказываюсь надеть галстук, вожу иностранный автомобиль и живу на улице Фруадево, в мрачной квартире, окна которой выходят на кладбище Монпарнас. Интенсивность испытываемого мною наслаждения от осознания мимолетной власти над отцом подобна удовольствию, доставляемому коротким актом мастурбации под душем.
– Мы попали в аварию. Мелани в больнице. У нее несколько переломов, и им пришлось прооперировать ей селезенку.
Я слышу, как учащается его дыхание.
– Где вы? – срывающимся голосом спрашивает наконец Франсуа.
– В больнице, в Лору-Боттеро.
– И где находится эта чертова дыра?