Я рад, так рад, что чувствую себя сейчас обычным мужчиной, который даже перед лицом смерти не заливается слезами, а думает о том, что неплохо было бы потискать грудь этой прекрасной юной незнакомки.
Глава 50
Мне никогда не надоедает рассматривать спальню Анжель с ее весьма экзотическим дизайном, шафраново-желтым потолком и красно-коричневыми, цвета корицы стенами. Эта комната контрастирует с моргом, в котором работает Анжель… Дверь, оконные проемы и пол окрашены в темно-синий. Шелковые вышитые сари, оранжевое и желтое, заменяют занавеси, а из маленьких, тонкой работы марокканских фонариков на постель с бельем рыжего цвета льется колеблющийся свет свечей. Сегодня вечером на подушках рассыпаны лепестки роз.
– Что мне в тебе нравится, Антуан Рей, – говорит Анжель, снимая с меня ремень (а я в это время занимаюсь ее ремнем), – так это то, что твоя романтичность и воспитанность, твои отглаженные джинсы, накрахмаленные сорочки и свитера а-ля английский джентльмен не мешают тебе оставаться сексуальным маньяком!
– Разве у остальных мужчин по-другому? – спрашиваю я, пытаясь справиться с ее мотоциклетными ботинками.
– У большинства так и есть, но некоторые все-таки большие маньяки, чем остальные.
– В поезде я встретил одну девушку…
– И?
Она расстегивает мою рубашку. Ее ботинки наконец падают на пол.
– Она была невероятно соблазнительна.
Анжель с улыбкой стягивает свои черные джинсы.
– Я не ревнива, ты же знаешь.
– О да, знаю. Но благодаря этой девушке я пережил три бесконечных часа ожидания, пока они оттирали то, что осталось от этой бедной женщины, от колес поезда.
– И как же именно она тебе помогла, позволь полюбопытствовать?
– Мы читали стихи викторианских поэтов!
– Да ну!
Анжель смеется своим сексуальным горловым смехом, который я обожаю. Я обнимаю ее, прижимаю к себе и жадно целую. В ее волосах запутались лепестки роз. Они попадают мне в рот, оставляя нежно-горьковатый привкус. Я никак не могу насытиться ею. Я занимаюсь с ней любовью так, словно в последний раз, сходя с ума от страсти и от желания сказать ей, что я люблю ее. Но моим словам не дано прозвучать, они смешиваются со звуками нашего неровного дыхания и стонами.
– Знаешь, тебе надо почаще ездить на этом поезде, – шепчет Анжель обессиленно, лежа на груде смятых простыней, на которую мы только что рухнули.
– А я думаю о тех несчастных, которых тебе приходится прихорашивать. Они никогда не узнают, какая ты секс-бомба!
Позже, намного позже, приняв душ, перекусив бутербродами с хлебом от Пуалана [32]и сыром, запив их несколькими стаканами бордо и выкурив по нескольку сигарет, мы устроились в гостиной. Анжель удобно растянулась на диване.
– Я бы хотела, чтобы ты рассказал мне историю Джун и Кларисс.
Я достаю из рюкзака медицинскую карту, фотографии, письма, отчет частного детектива и DVD-диск. Со стаканом в руке она наблюдает за мной.
– Не знаю, с чего начать, – растерянно говорю я.
– Представь, что рассказываешь мне сказку. Представь, что я ничего не знаю, что мы не знакомы и ты объясняешь мне все, начиная с самого начала. Ну, как обычно рассказывают сказку. Давным-давно…
Я вытаскиваю у нее из пачки сигарету «Marlboro». Но не зажигаю ее, просто держу в пальцах. Встаю, а потом усаживаюсь у старого камина, в котором в темноте краснеет несколько углей. Эта комната мне тоже нравится – стены с книжными полками, старый деревянный квадратный стол, закрытые ставни на окнах, выходящих в тихий сад.
– Давным-давно, летом 1972 года, одна замужняя женщина отправилась в Нуармутье с родителями мужа и двумя своими детьми. Они приехали на две недели, и ее муж будет приезжать по выходным, потому что у него очень много работы. Женщину эту зовут Кларисс. Она очаровательна и ласкова, совсем не похожа на высокомерных парижанок.
Я замолкаю. Как странно говорить о своей матери в третьем лице!
– Дальше, – требует Анжель. – У тебя прекрасно выходит!
– Кларисс родом из Севенн. Ее родители – простые крестьяне. Но она вышла замуж за наследника богатой парижской семьи. Ее муж – молодой зубастый адвокат по имени Франсуа Рей – прославился во время процесса Валломбрё в начале семидесятых.
Мой голос ломается. Анжель права, это похоже на сказку. А ведь это история моей матери. После паузы я продолжаю:
– В отеле «Saint-Pierre» Кларисс знакомится с американкой по имени Джун, которая старше ее. Как они познакомились? Может быть, в баре однажды вечером. Или в полдень на пляже. Или за завтраком, во время обеда или ужина… У Джун в Нью-Йорке собственная художественная галерея. Она лесбиянка. Приехала ли она в Нуармутье со своей подружкой? Или одна? Точно известно нам только одно: в это лето Кларисс и Джун влюбились друг в друга. Это не простая интрижка, не курортный роман… И не сексуальное приключение, а настоящее чувство. Любовный ураган, который приходит нежданно и сметает все на своем пути. Настоящая любовь. Такая, какая бывает один раз в жизни…
– Зажги сигарету, давай, – говорит мне Анжель. – Так будет легче.
Я зажигаю сигарету. И делаю глубокую затяжку. Она права – сигарета помогает мне расслабиться.
– Естественно, никто не должен ни о чем догадаться. Слишком много можно потерять. Джун и Кларисс встречаются, когда представляется возможность, до конца 1972 года и на протяжении 1973. Они видятся нечасто, потому что Джун живет в Нью-Йорке, но каждый месяц она прилетает в Париж по делам, и тогда они встречаются в отеле, где останавливается Джун. И вот летом 1973 года они решают увидеться в Нуармутье. Но устроить свои дела им не так-то просто: хотя муж Кларисс появляется редко (он много работает и часто разъезжает по стране), ее свекровь по имени Бланш однажды начинает что-то подозревать. А потом узнает правду. И решает действовать.
– Что ты хочешь этим сказать? – с беспокойством в голосе вмешивается Анжель.
Я не отвечаю. Я неторопливо продолжаю рассказ, делая паузы, чтобы сосредоточиться.
– Как Бланш узнала? Что-то заметила? Был ли виной тому слишком настойчивый взгляд? Или нежное поглаживание обнаженной руки? Или запретный поцелуй? Или силуэт, проскользнувший ночью из одного номера в другой? Что бы ни увидела Бланш, она никогда и никому об этом не рассказывала. Не сказала ни своему мужу, ни сыну. Почему? Да потому что она стыдилась. Стыдилась своей невестки, носившей имя Реев, матери своих внуков, которая завела связь на стороне, да еще с кем? С женщиной! Имя Реев навсегда было бы запятнано. А это Бланш считала недопустимым, уж лучше смерть. Она сделала все от нее зависящее для поднятия престижа семьи. И не допускала мысли, что все ее усилия пойдут насмарку. Не для того она родилась, чтобы пережить такой позор. Только не она! Не Бланш Фроме из Пасси, которая вышла замуж за одного из Реев из Шайо. Нет, об этом не стоит и думать! С этим кошмаром должно быть покончено! И очень быстро.
Странно, но говоря эти слова, я остаюсь очень спокойным. Не смотрю на Анжель, но догадываюсь, что мой рассказ произвел на нее сильное впечатление. Я знаю, какие чувства вызывают в ней мои слова, знаю, как близко она их воспринимает и какое мощное воздействие они оказывают. Я никогда раньше не произносил этих слов, складывающихся сейчас в такую четкую цепочку, и каждое из них подобно едва покинувшему материнское чрево младенцу, нежной обнаженной кожи которого впервые касается свежий ветерок.
– У Бланш и Кларисс состоялся разговор там, в Нуармутье. В отеле. Кларисс плачет, она расстроена. Они ссорятся в комнате Бланш, на первом этаже. Бланш предостерегает невестку, запугивает ее, угрожает все рассказать своему мужу и сыну. Отнять детей. Кларисс рыдает. Да, да, конечно, она больше не станет встречаться с Джун. Она обещает. Но это невозможно. Чувство сильнее ее. Она снова и снова видится с Джун и рассказывает ей, что произошло, но Джун только смеется, она не боится гнева этой старой ханжи. В тот день, когда Джун должна уехать в Париж, а оттуда улететь в Нью-Йорк, Кларисс подсовывает под дверь ее номера любовную записку. Но Джун не суждено ее найти. Записку перехватывает Бланш. И тогда начинаются серьезные неприятности.