7
В окно через пространство между не плотно сдвинутыми, темными шторами пробивается серый свет. Утренние сумерки как бы разведывают темную, враждебную территорию. Перебравшись черед мою грудь, падают на правую щеку девушки. Джейн Фаулер спит на боку, прижавшись ко мне и укрытая ниже пояса клетчатым пледом, на старинной широкой кровати. На девушке только черная футболка, которую попросила не снимать, но джинсы стянула сама, как только я расстегнул металлическую пуговицу и «молнию». Сомневаюсь, что влюблена в меня. Скорее всего, решила, что лучше уж со мной начать, чем быть изнасилованной каким-нибудь уродом. Целовалась неумело и пыталась сделать минет, хотя я не просил, потому что отреагировал на нее сразу. Наверное, наслушалась таких же «опытных» подруг или порнухи насмотрелась, как надо ублажать мужчину.
— Расслабься и наслаждайся. Больше ничего от тебя пока не надо, — сказал я и взялся за дело медленно и нежно.
Джейн тихо попискивала от удовольствия и елозила по кровати узкой мускулистой попкой, когда было чересчур приятно. Кончала быстро и коротко, почти по-мужски, и опять заводилась. Сколько раз испытала оргазм до того, как я вошел в нее, сбился со счета, но после — трижды. Мои эмоции были не менее яркими, потому что, в сравнение с влагалищем моей жены, родившей дважды, девичье было нерасхоженным, упругим, каждая фрикция доставляла удовольствие. Когда я кончил и лег рядом, Джейн радостно захихикала и начала целовать меня в плечо, шею, щеку… Подумал, что в сексуальном плане она очень удобная партнерша. Нетребовательная, удовлетворяется быстро, любой мужчина будет чувствовать себя сексуальным гигантом в постели с ней. Впрочем, после родов всё может измениться в неожиданную сторону.
Если я завел будильник, то обычно просыпаюсь немного раньше и выключаю его. Если не заведу, обязательно просплю. Из двух бед выбираю меньшую. Высвободив правую руку из-под головы девушки, перевожу стрелку будильника на восемь утра. Он должен отработать. Это вам не электроника. Джейн во сне прижимается ко мне плотнее, напоминая слепого щенка, который ищет сосок. Нежно глажу ее растрепанные сухие волосы. Девушка вздрагивает, проснувшись, узнает меня в полумраке и улыбается.
— Доброе утро, милый! — произносит она счастливо.
Я не признавался ей в любви, как и она мне, но так повелось у американцев в начале двадцать первого века или раньше: просто поцеловались — малыш (baby), позанимались сексом — милый (honey), сделал предложение — любимый (sweetheart).
Я целую ее в губы, задираю вверх черную футболку, открывая белое, незагорелое тело, небольшие груди с напряженными твердыми сосками, «сдаиваю» их губами, заставляя девушку дергаться от удовольствия, завожу ее рукой, доведя до оргазма, после чего приступаем к главному в миссионерской позе. На этот раз она обнимает меня и неумело подмахивает, замирая ненадолго после каждого прихода. При этом кажется ненасытной, но, когда я кончаю, тут же остывает или делает вид. Заметил в ней обостренную женскую чуткость, которая появляется только с возрастом и опытом, причем не у всех. Наверное, опасная ситуация включила природные инстинкты, загнанные на самое дно социальными предрассудками.
— Схожу на рыбалку, а ты спи, — информирую я.
— Нет, я пойду с тобой! — испуганно произносит она, соскакивает с кровати и подергивая узкой белой попкой, рывками натягивает узкие джинсы, валявшиеся на полу, словно боится, что убегу, пока будет одеваться.
В сером сумеречном свете дом казался не таким зловещим, как ночью. Я даже отметил греческие мотивы. Наверное, архитектор или первый хозяин был родом с Пелопоннеса. От дома на юго-запад уходила тропинка, высыпанная гравием, которой давно не пользовались, и между камешками, покрытыми росой, протиснулись травинки. Деревья по обе стороны ее были неухоженными. В них щебетали птицы, спокойно, миролюбиво. Начиная со вчерашнего дня во мне проснулось всё то, что наработал, шлясь по эпохам, когда приключения начинались чуть ли ни сразу за воротами крепости. У меня за спиной лук, на поясе тесак одного из убитых гангстеров, в руке дробовик, а в карманах запасные патроны. За мной идет Джейн со спиннингом в руке и пистолетом, засунутым за пояс сбоку. Она норовит передвинуть его так, чтобы был спереди, несмотря на мои предупреждения, что может присесть или согнуться и случайно отстрелить себе… впрочем, у нее там нечего отстреливать, но в ногу запросто попадет.
Еще ночью, когда ехали по мосту, я услышал на реке кряканье уток. Для людей случившееся здесь — бедствие, а для природы — отдых. Громадный смердящий человейник на время опустел, перестав травить, уничтожать все живое вокруг. Сразу появилось больше растительности, диких животных, птиц, рыб. Вот и на реке Хатчинсон развелось много диких уток. Судя по беззаботности, с какой они плавали, щелоктали, на них давненько не охотились. Прямо возле берега обрабатывали дно, задирая серо-коричневые зады, шесть уток. Я подловил, когда занырнули два селезня, и подстрелили их специальными стрелами для охоты на птицу. Один потрепыхтал немного и затих, а другой сумел, колотя крыльями по воде, добраться до зеленого высокого тростника, забиться в него. Пришлось мне разуваться и раздеваться и лезть в воду, которая показалась очень холодной. Поймав селезня-подранка в тростнике, свернул ему синеватую шею.