Это была трагическая рука.
Если бы спросили, кто из героев Смоктуновского меня особенно трогает, сказала бы – Маргаритов из фильма «Поздняя любовь» по пьесе Островского.
Он играл царственные роли, людей необычных, ситуации экстремальные.
Что сделал актер, чтобы рядом с его скромным стариком, чья жизнь всего лишь страстное движение к счастливому случаю, потускнели любовные страсти, детективные игры, интриги прочих колоритных персонажей, представленных блестящими исполнителями?
На мой взгляд, эти исполнители нам предложили лишь ту часть жизни, которая была им заказана пьесой. Смоктуновский же коснулся нутра жизни. Все первичное, земное, телесное, кровное, нервическое, чувственное и все небесное, духовное, нравственное нашего существования осветил он тайной своего искусства.
И каждый, кто это видел, угадывал и в себе микрокосм.
И еще. Создавая Маргаритова, не болел ли он памятью о своем пути, с его страстным и упрямым поиском счастливого случая, когда «дух и тело могут восставать и падать во прах»?
МХАТ, царственный и огромный, рухнул под напором новых живых страстей и разделился, ошибочно полагая, что он представляет дурной синтез противоречивых тенденций.
Смоктуновский остался с Ефремовым.
Мы никогда с ним на эту тему не говорили. Консервативному взгляду казалось, что раз уж такое случилось, то это в порядке вещей: старинное здание в старинном Камергерском переулке и старый забронзовевший режиссер Ефремов – все как положено актеру, которому тоже давно пора быть на портретах, подобных ермоловскому или шаляпинскому.
Но вот однажды подозвали к телефону, и я услышала вздрюченный, нервный, раздраженный голос человека, у которого душевное равновесие даже не на шаткой основе. Много хуже.
– Ухожу на пенсию – и все! – кричал Смоктуновский. – Акт смелый и гражданский. Возражать станете?
– Да нет, гражданский, – медленно начала я. – Но спешить исполнять его так уж надо?..
– А что же делать, скажите, дружочек, ни роздыхов, ни накопления сил, словно счетчик работает. Где это чувство, когда шел на спектакль как на праздник? Теперь даже лицо не гримируется и всякие плохие приметы мешают. Устал.
– Ну, конечно, это усталость. Посмотрите на календарь. Конец сезона. Апрель, весна, истощение сил.
– Ничему не могу радоваться. Это профессия наша такая, где, как на пляже, очень важно все и ничего не значит следующий миг. Я работаю, работаю честно. Не умею подхалимничать и делать что-то спустя рукава. А высокие завоевания должны быть и высоко отмечены. Нет, чтоб порадовать человека…
Не знала, что он имел в виду. И почему-то не спросила. Я пыталась сбить лишь эмоциональную, стрессовую волну, понимая, что некуда деваться человеку, избравшему столь уязвимую профессию.
– За месяц надо сделать «Дядю Ваню». Но у нас что ни спектакль – что это такое?! – все еще кричал он. – И «Дядя Ваня» – ужас! Прекрасная пьеса – и ни одной удачи. М. – ужас, ему мэнээсов играть. В. – только играние. Не знает Ефремов XIX века. Не так сказал: знает, но не чувствует. Да. Не чувствует.
– А молодые?
– А что молодые? Молодых должны готовить талантливые люди. А в ГИТИСе школы нет, духа нет, анархия. Чему научит Э.? Глаза таращить? Ну, есть Алла Березанцева…
Да, в этот раз все было плохо. Это был душевный сбой. Что-то заставило его изменить поведенческий стиль, потерять беззаботность элитарной фигуры, спокойствие театрального бога. Спокойствие потерял. Но богом и рабом театра остался.
– Приехал английский театр! Посмотрите обязательно! Шекспировская «Зимняя сказка» – чудо. А уж «В бурю» – театральное пиршество!
Альберт Эйнштейн считал душевное состояние, способствующее труду в искусстве, подобным чувству верующего или влюбленного.
А уж какие страсти полыхают в том и ином случае – мы знаем.
Смоктуновский философствовал: «Время, этот бесстрастный блюститель одного лишь – циклов, ритмов – продолжает свой мерный путь, жонглируя мирами в бескрайности Вселенной».
Один из его друзей обещал: «Смоктуновский будет жить долго и работать хорошо, он, уцелевший в страшной войне, сбереженный судьбою, удивительный художник».
Но Смоктуновского не стало. Он закончил утомительное и блестящее земное странствие. Как явление крупное, он будет изучен и рассмотрен всеми мыслимыми способами в искусстве и истории.