– Полин, посмотрите, пожалуйста, кто там так запоздал.
Девушка вышла и долго не появлялась. Сероглазая женщина в необъяснимой тревоге направилась в прихожую. Но там никого не было, только Полин, стоя у зеркала, воровато и смешно примеряла чужую шляпку.
– Кто был?
– Не знаю, мадам. Спросили какую-то Лику Мизинову, если я верно произношу. Я сказала, что не знаю такой.
Санин, оставивший рассаживающихся гостей, вполголоса произнес с порога:
– Но это ведь тебя, Лидуся. Кто-то из той жизни…
Глава 2
Гости разошлись довольно рано – то ли неожиданная зима напугала, то ли непривычной оказалась какая-то грустная задумчивость, не свойственная на людях хозяйке дома. Санин, проводивший последнюю пару на улицу и вернувшийся с мороза в теплую прихожую, слышал, как жена в зале расспрашивала Полин о незнакомце: как выглядел, сколько лет. Та ответила, что особенно не присматривалась. Обе не слышали, как Санин вошел и разделся, стряхнув со шляпы сухой снег.
Их парижская квартира количеством и расположением комнат немного напоминала последнюю московскую, на углу Арбата и Староконюшенного переулка, на четвертом этаже шестиэтажного дома, построенного в 1909 году. Их дом в Париже был лишь на четыре года старше. Открыв зеленую массивную дверь с позолоченными ручками, попадаешь в небольшой вестибюль, из которого наверх ведет нарядная деревянная лестница, покрытая тяжелым красным ковром. Здесь и без буржуек в любую погоду тепло и уютно – Париж недостатка в угле не испытывал.
Квартира эта была похожа на московскую еще и тем, что до театра – там до Малого, а тут до «Opera Russe a Paris» на Елисейских полях – рукой подать. Пешком можно добраться за полчаса, максимум за сорок минут, не тратясь понапрасну там – на извозчика, а здесь – на такси. Санин в большинстве случаев так и делал, совмещая дорогу на работу с быстрой, почти спортивной ходьбой. Улица была тихая, но рядом, в трех минутах ходьбы, – оживленная торговля Пасси с фешенебельными магазинами и уютными кафе, в которых днем кормили довольно вкусными обедами. Лида и Катя, сестра мужа, любили пройтись по магазинам, а то и просто не спеша прогуляться.
Хороша квартира была еще и тем, что Санин мог ее содержать на контракты за постановку оперных спектаклей. Занявшись оперой, он в свое время как бы вытянул счастливый билет. Большинство русских, сбежавших в Париж от советской власти, бедствовали. Жили в комнатушках третьеразрядных гостиниц, зарабатывали чем могли – мелкой торговлей, уборкой квартир, стрижкой собак, уроками рисования, музыки, танца. Княгиня Юсупова заделалась модельершей и удивляла парижских модниц.
А он, русский оперный режиссер, уже уезжая из России, знал, что не пропадет за границей, еще научит этих иностранцев, как сделать оперу притягательной не только для снобов. У него есть свой секрет, свой подход к воплощению музыки на сцене. И он сработал! Он, Санин, востребован и здесь, в
Париже, и в других странах. И платят ему вполне приличные деньги. Сейчас его талант оценен в постановках русских опер, но, чем черт не шутит, будет возможность, и он с удовольствием возьмется и за Вагнера, и за Верди. А соответствующие предложения поступят, – он не сомневался, – не здесь, в Париже, так хоть с другого полушария. Он легок на подъем, его не страшит ни тряска в поезде, ни качка на корабле! Была бы только возможность поработать, показать себя. И какое счастье, что с ним Лидуша. Где бы он ни был без нее, он знает, что ее молитвами и заботой он жив и успешен. Да, Катя права, – эта женщина послана ему мамой, которая и на небесах не покидает его.
Хорошо все же, что есть Париж, где его знают и ценят, эта уютная квартира, которую ему посоветовал снять Александр Бенуа. Здесь можно отдохнуть, сосредоточиться в кругу близких людей. Все же постоянный гостиничный водоворот уже не для него – шестьдесят два года, от них никуда не денешься.
Александр Акимович подошел к зеркалу и не понравился себе. Нет, на мэтра не похож: нет блеска в глазах, тяжелое, хмурое, как у чернорабочего, лицо, сутуловатые плечи. Впрочем, увидело бы это зеркало его на репетиции, когда он весь поглощен одной идеей, готов ею заворожить и завораживает не только певцов и музыкантов, но и целую толпу статистов, многие из которых и сцену-то видят в первый раз. Что бы тогда сказало это чертово зеркало?
Он переоделся в халат, прошел в свой кабинет, – Лидуши здесь не было, зашла к Кате. Включил недавно приобретенный приемник, попытался настроить на московскую волну. Шум, треск, свист и тяжело пробивающийся голос русского диктора. После трудного дня и вечернего приема напрягаться уже не хотелось. Раскрыл на случайной странице книгу стихов, лежащую на столе, – видимо, Лидуша принесла из русского магазина.