Во время торжественного открытия водопровода состоялся молебен, освящены были все сооружения, говорились речи, читались стихи в честь Ермакова. Народ высыпал на улицы иллюминированного города, стоял у фонтанов, вдыхая влагу чистых струй воды.
Вернемся к записям Мяздрикова, ибо в его руках были документы. «Состоялся приговор общества о том, что водопровод должен содержаться в постоянной исправности… Жители должны пользоваться водой из всех фонтанов бесплатно. Водопровод не должен сдаваться в аренду с целью взимания платы… Все водопроводные сооружения должны быть приняты от Ермакова по описи. Содержание водопровода на три года принимают на себя жители, исключая самых бедных. После трех лет на жителей уже не должно быть никакой раскладки».
Постройка водопровода в маленьком уездном городе была в то время замечательным событием, и это событие стало известно во многих городах нашего отечества. И многие городские управления обращались к Ермакову с просьбой прислать чертежи и планы. Приходили они из ближнего Воронежа и совсем далекого Симбирска…
Наступил наконец блаженный перерыв в делах. Градоначальник, не без увещеваний и просьб жены, собрался в Европу на отдых, на воды. Но как-то проезжая мимо Николонабережного оврага, зацепил глазом разрушенный дождем и ветром ярмарочный балаган – и Европа «накрылась медным тазом». Никуда Алексей Васильевич с женой не поехал. А, вспомнив жуткий пожар 1859 года, начал вывозить старую ярмарку за пределы города, на выгон. На средства города и Ермакова вскоре началось строительство постоянных павильонов – девять корпусов с лавками. Ермаков ссужал необходимые суммы без процентов. Помимо лавок, трактиров, кондитерской, всевозможных выставок Алексей Васильевич, поборник красоты, возле ярмарки с ее теперь постоянной пропиской насадил сад и поставил роскошные фонтаны.
Об изменениях, происходивших в уездном городе Муроме, не без удивления и высокопарно писали газеты: «По мановению волшебного жезла обремененный годами старец, то есть Муром, внезапно превратился в юношу, полного жизни, силы, энергии. И произошло это быстро, просто, незаметно».
Но мы понимаем, что быстро, незаметно и просто не могли возникнуть новые казармы, избавившие население от тяжелого бремени постоя солдат. Нельзя было легко и быстро засыпать Козью речку, срыть вал около Троицкого монастыря и перебросить сюда землю с Воеводской горы, и все это чтобы на месте вонючей антисанитарной канавы устроить красивую Сенную площадь, расширить бульвар и высадить сквер. Нельзя было легко и просто выселить с Успенского оврага жителей и переселить их в городской поселок под названием «Новый штаб». Знали люди, что будет им лучше, но поддавались с трудом. Психологом приходилось быть градоначальнику. Лучшим доводом стал тогда устроенный Ермаковым первый удобный съезд к Оке. Осуществленное – всегда убедительнее всего.
В этом человеке была интересная черта: ему было плохо, если никому больше не было хорошо. За порогом собственного благополучия он хотел видеть приличную жизнь. Уже в конце жизни, весь в почестях и славе, выступая на уездном Земском собрании, он просит земство не забыть о нуждах приходских училищ, о квартирных для воинской команды и о расходах на содержание полиции.
Или еще такая история. В городе, у Большого моста, стояла богадельня в один этаж. Ермаков не мог спокойно видеть бездомных людей. «У меня сердце рвется», – говорил этот тертый жизнью купец. В Муроме этих «сирот» было предостаточно. Ермаков расширяет старое здание богадельни, надстраивает второй этаж, поселяет бездомных. Здесь же размещает лечебницу и аптеку, заведовал которыми доктор Кунцевич. Лечебница имела в городе огромную популярность. Содержал ее Ермаков на свои капиталы. После его смерти остался долг в аптеку за лекарства – 300 рублей. Уездное земство взяло этот долг на себя, так как большинство лечившихся были крестьяне.
В этом же здании он расположил приют для детей «неизвестного происхождения», т. е. подкидышей. Устроен он был со всеми удобствами. «Детей опекали няни, кормилицы, врач, за порядком постоянно следила благородная дама», – так писалось в газетах.
Ермаков понимал, что на приют будут требоваться постоянно деньги, и он делает такие маневры. Например, скупает старые питейные дома за заставой, на берегу Оки, и передает их в город, чтобы доходы с них шли на поддержание приюта. И еще. С разрешения городского управления выстраивает за свой счет пять мясных лавок и тоже передает их городу, чтобы доходы шли по тому же адресу.
По сохранившимся документам видно, что из 40 тысяч рублей, которые Ермаков определил на городские нужды, на переустройство богадельни он истратил 15 тысяч.