– Ты помнишь, как ты бегал ко мне в «мухоловке», ну, в гостинице Мухина, на углу Мойки, и Книппер ничего не понимала и следила? Как-то мы стоим у подъезда, ты без пальто, а был март, свежий воздух, ветер, холодное солнце, я тебя отсылаю в номер, а ты не идешь. И мы смеемся, толкаемся… Я подняла голову, а в окне Книппер и Бутова. Мы ведь все в одной гостинице жили, когда приехал Художественный театр из Москвы на гастроли в Петербург.
– Ах, если бы ты знала, с каким восторгом я шел в те дни на сцену. Ты там была. Я своего «благородного старца – эстетика» играл для тебя. А ты, надо полагать, думала, что Санин старается для императорской семьи, сидящей в зале. Конечно, и для нее старался. Но ты была моим воодушевлением. Немирович в долгу перед тобой – платить обязан тебе – причине успеха его пьесы «В мечтах». Но эта элегантная лиса с коммерческим талантом только в наших мечтах может разориться на благодарственный подарок.
– Ах, пусть оставит его себе. Если серьезно, Саша, я, такая бесхарактерная и несамолюбивая, вдруг очень тяжело пережила одну историю на ужине в ресторане «Эрмитаж» после премьеры. Я тебе никогда ничего не говорила, было стыдно. Так вот. Мне хотелось раз и навсегда определить наши отношения с Ольгой Книппер. Сделать их дружескими, приязненными. Ты понимаешь почему. Я ей предложила выпить брудершафт. Она в присутствии всех актеров холодно и громко мне отказала. В ее лице было столько отчуждения и антипатии…
Я долго помнила это выражение… Она, наверное, Антону Павловичу об этом рассказала. И я жалко выглядела в его глазах…
Лидия Стахиевна разгладила руками вышивку и замерла, а потом совсем тихо сказала:
– Герцогиня Альба, которую писал Гойя, однажды заметила: когда мужчина вдруг говорит нравившейся ему женщине, что она интересная, но уже не говорит, что она очаровательная, упоительная, восхитительная, божественная, – значит, всему конец. В последнем письме Антон Павлович написал мне: «В письмах, как и в жизни, Вы очень интересная женщина». Быть может, Ольге Леонардовне нужен был этот аргумент?
Санин смотрел на жену. Дошли ли до нее слухи о более неприятном – о прогнозах Чехова по поводу их женитьбы: что Лидуше будет с ним нехорошо, что она его не полюбит, не сможет ладить с его сестрой, через полтора года станет изменять ему?
Он никогда об этом не спрашивал и никогда не спросит…
– Саша, я люблю тебя, – сказала Лидия Стахиевна, испугавшись долгого молчания мужа. – Знаешь, что я маме тогда написала? Могу повторить наизусть, ну почти наизусть: «Когда ты увидишь его, то полюбишь, как меня, за всю его безграничную, хорошую и высокую любовь ко мне – любовь, которая не только все прощает, – даже и речи нет об этом, а относится с уважением ко всему, что было, я счастлива так, что иногда не верю, что все это не сон!»
Значит, она не принимала его слова за риторику?! Он всегда боялся своего многословия, вычурности своих выражений. «Моя гордость и радость, мой разум и сердце, безумно горжусь твоей красотой и нежностью, мое сумасшествие, моя поэзия, моя жизнь, мое дыхание», – так он писал ей, так говорил. Она все поняла правильно, она поверила истинности каждого слова, потому что впервые ее увидели не только на редкость красивой, но и серьезной, умной, хозяйственной, светской, заботливой, доброй и художественно талантливой. Ее полюбили все: брат Дмитрий, умная, строгая его сестра Екатерина приняла Лидию без всяких оглядок, без всякой ревности, и свойственной ей иронии и насмешкам не было места в суждениях о «дорогих» Саниных.
Оставаясь в Москве в то время, когда Санины были уже в Петербурге, она писала Татьяне Куперник: «…я не живу у моих Саниных, хотя нежно их люблю и чувствую себя там удивительно хорошо. Танечка, когда тебе тяжело, пойди к Лиде и просто скажи ей, каково тебе. Ты знаешь ее золотое сердце. Она сумеет тебя приласкать… А как у них писать хорошо. У Саши огромный стол, светлая лампа… Это прекрасное существо – мой Пуш, моя Лиля, которую ты так удачно сравнила с царевной из русской сказки». Екатерина скучала по брату и по Лидиной «свирепой ласковости». Кстати, Лика Мизинова снова стала Лидой, Лидочкой, Лидушей, как ее звали с детства в родном доме и стали звать в новой ее семье.
Глава 21
Началась новая жизнь в блестящем Петербурге. Санину казалось все вокруг холодным и пустынным. Но Лидия Стахиевна избавила его от этого ощущения. Появились знакомые, старые и новые друзья. Жили Санины открыто и гостеприимно, и потянулись к ним люди. Конечно, не рвалась дружба с Михаилом Павловичем Чеховым. Жил он в большой квартире на Каменноостровском проспекте. Был очень трудолюбивым и предприимчивым, с большой фантазией. У Чеховых любили встречать Новый год и обыкновенно собирались на именины Михаила Павловича. Детям разрешалось побыть с гостями, помогать накрывать стол. Появлялась кругленькая, как шарик, Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, подносила все время к прищуренным глазам лорнет, читала шуточные поздравления.