Нужные таблетки, как ни странно, в аптеке все же оказались. Дома Лидия Стахиевна сказала мужу, расставлявшему по всей квартире великолепные розы:
– Знаешь, у меня создалось впечатление, что этот противный кот специально сидел и ждал, чтобы перебежать дорогу именно мне. Если бы в аптеке лекарства не оказалось, я бы успокоилась. Как долго, по-твоему, действует эта примета?
Санин только посмеялся в ответ. Он знал, что «плохой» сон и перешедший дорогу кот могут испортить Лидуше настроение не на одни сутки.
– Похоже, ты теперь собираешься ждать неприятностей всю жизнь. Забудь, раз сразу примета не сработала, значит – все. Но на всякий случай скажи или подумай: «Чур меня и моих близких!»
– Правда? «Чур меня и моих близких, чур меня и моих близких!» – как молитву произнесла она и виновато обратилась к Санину: – Не смейся, пожалуйста, но этот противный кот напомнил мне о человеке, преследовавшем меня в Париже.
– Лидуша, перестань. С этим покончено раз и навсегда. Да и вообще, у нас сегодня праздник! Не станем омрачать его никакой мистикой…
Лидия Стахиевна обняла мужа и, глядя ему в глаза, сказала:
– Сашуня, тридцать лет! Подумать только – тридцать лет! Это все благодаря тебе! Ты единственный на земле человек, с которым мне можно было прожить тридцать лет! Я не заблуждаюсь насчет себя: далеко не идеальная жена. Но ты всегда был так исключительно бережен со мной, словно боишься задеть, словно моя боль отзывается и в тебе! Спасибо тебе, мой дорогой и самый любимый человек!
Санин растрогался. Он встал перед ней на колени, нежно прижался к ее ногам и молчал, пока не справился с волнением. А потом поднялся и обнял жену:
– Ты – единственная на земле женщина, способная целых тридцать лет терпеть меня, неуправляемого и неряшливого мужлана! Ты – единственная на земле женщина, умеющая одним словом, одним мановением ресниц превратить его и в исполина, способного перевернуть мир, и в кроткого агнца, и в трепетную лань! Поверь, Лидуша, я до сих пор жив тем чувством, тем счастьем, которое испытал, когда ты согласилась стать моей женой! И до сих пор я самый счастливый малый на свете! А это – мой подарок! – продолжил он, поцеловав жену. И извлек из кармана коробочку, в которой лежал золотой кулон на изящной золотой цепочке.
Лидия Стахиевна надела его и подошла к зеркалу.
– Мне очень нравится! Похожий был когда-то у мамы, и она очень гордилась им. Ты купил его еще в Париже? Это знаменитая парижская фирма! Санин, я потрясена и пристыжена одновременно – я не подумала о подарке для тебя!
– Ну и слава Богу, – сказал Александр Акимович. – Ты же знаешь, с детства я всем подаркам предпочитал билет в театр! А теперь я могу ходить в театр без билета!
Александр Акимович приготовил еще один сюрприз для супруги (но молчал о нем) – тот самый вишневый альбом, который он, не удержавшись, показал ей в Париже. Теперь он был закончен – на последней странице – их совместный снимок, сделанный уличным фотографом в Бостоне, во время поездки к Кусевицкому. А начинался альбом с раздела «Александр Санин (Шенберг)». Затем следовали «Лидия Мизинова» и «Лидия и Александр Санины». Внимательный созерцатель, перелистывая альбом, обязательно должен был обратить внимание на то, что Александр Акимович и Лидия Стахиевна длительное время до брака вращались в одной и той же среде, среди одних и тех же людей. И как бы сама судьба готовила их встречу. В альбоме помещались не только фотографии, но и отрывки из писем, переписанные размашистым, неэкономным санинским почерком.
На юбилейное тридцатилетие было решено пригласить новых друзей – Юлию и Владимира Гринберг и Михаила Михайловича Фивейского с женой Лидией. Владимир, получив приглашение, робко поинтересовался, как с шампанским. В Америке царил сухой закон, и Санин был вынужден признаться, что пока – никак. Гринберг попросил не беспокоиться и вскоре завез к Саниным пару бутылок шампанского и несколько бутылок красного и белого вина.