Данное мнение, высказанное опять-таки в личной переписке, принадлежит одному западному слависту. Интересно оно в частности и потому, что включает в себя «типичный “расейский” бытовой антисемитизм» как одну из составляющих «настоящего русского духа и быта», т. е. придает ему статус «культурного кода», о чем подробнее будет сказано ниже. Истина, как обычно, находится где-то посередине. Скорее всего, по жизни, в бытовых ситуациях Бунин не выказывал себя ни юдофобом, ни юдофилом, а свои симпатии или антипатии по отношению к евреям проявлял в зависимости от конкретной личности, с коей ему приходилось иметь дело, да житейской ситуации. Он мог, например, использовать знаково еврейскую фамилию Шмулевич в качестве уничижительного именования писателя Ивана Шмелева, человека ему крайне не симпатичного, обвинявшегося после войны в пронацистских симпатиях. Здесь налицо, конечно, своего рода антиномия, но построена она на обыгрывании юдофобского стереотипа, что с позиции современных норм политкорректности недопустимо. Мог Бунин и подшутить, обыгрывая «еврейскую тему», с близким ему человеком и этим его задеть – см. ниже эпизод с Семеном Юшкевичем; мог, не исключено, в силу природной вспыльчивости, при случае, в узком кругу, и до брани опуститься. Но при всем этом сам «еврейский колорит» его не только не раздражал, а, скорее, был ему симпатичен. Как свидетельствует Бахрах, он «любит пойти иногда в еврейский ресторан и отлично осведомлен о многих патриархальных еврейских обычаях, которые практикуются только в очень ортодоксальной среде. Не знаю, где он мог эти обычаи изучить.
– Вот вам прекрасный обычай: глава семьи, почтенный старец с седой бородой и в ермолке, после какой-то праздничной трапезы торжественно обмакивает свой палец в стакан палестинского вина – уж очень оно на мой вкус крепкое – и потом резким движением стряхивает осевшие на пальце капли с возгласом: “Да погибнут враги Израиля!”.
Он часто делает это сам, посылая цветистые проклятия по адресу политических врагов»13.
Исследовать отношение Бунина к евреям интересно не только в бытовом плане, но и в мировоззренческом, поскольку юдофобия, как уже отмечалось выше, – один из русских культурных кодов, сопутствующий всему «сугубо расейскому». Антисемитизм же и диктуемый им «еврейский вопрос» всегда остро стояли на повестке дня, как в повседневной российской политической жизни, так и в эмигрантской среде. Да и сегодня, например, тема «Бунин и французы», в научном плане совершенно не раскрытая, звучит вполне нейтрально, тогда как «Бунин и евреи» – провокативно, в чем автор убедился на собственном опыте.
Одним из объяснений этому феномену, является неадекватность восприятия определений «русский» и «еврей», поскольку в исконной русской ментальности они находятся на разных уровнях ценностной шкалы. Например, в качестве наивысшей похвалы Чехову, Бунин пишет: «Толстой, отношение которого к Чехову было отношением нежной влюбленности, сказал: “Вот вы – русский! Да очень, очень русский”, – ласково улыбаясь, обнял Чехова за плечо…»14.
Трудно представить себе, что в такой форме Толстой мог отозваться о каком-то близко знакомом ему еврее, например, своем яснополянском домашнем докторе Григории Моисеевиче Беркенгейме (1872–1919), который, по отзывам современников, был «опытный врач и умный, милый человек, хорошо знающий и понимающий семейные отношения в доме Толстых»15.
Прямая замена знакового определения «русский» на «еврей» с сохранением смысла и хвалебной интонации высказывания просто-напросто невозможна. А вот в аналогичном гипотетическом случае с французом или же грузином, малороссом, армянином… никаких затруднений не возникает.
В эпоху «серебряного века», в условиях неприкрытой враждебности царской власти по отношению к своим еврейским подданным, Бунину, как, впрочем, и другим русским писателям и общественным деятелям, не раз приходилось делать выбор – «за» он или «против» евреев. Такого рода позиционирование становилось особенно актуальным на фоне еврейских погромов 1905–1907 годов и изгнания евреев с насиженных мест в годы Первой мировой войны.
Во время Гражданской войны, когда массовые погромы еврейских местечек и махровый антисемитизм, культивируемый в белом стане, вынудили еврейские массы встать на сторону большевиков, в глазах значительной части русского общества евреи превратились в основной источник и причину российских несчастий. Все беды валили на них, причем зачастую люди, ранее в юдофобстве не замеченные, как например, сблизившийся в революционной Одессе с Буниным писатель Иван Наживин16, стали воинствующими носителями «ходячего уличного мнения о еврейском кагале, о еврейской зловредности».