Роговский все еще здесь. Он ждал выздоровления И. А., чтобы его сопровождать. Врачи думают, что после уколов ему будет можно скоро ехать в Жуан-ле-Пэн, где, конечно, Беляев его поставит на ноги. Конечно, уколы тоже влетят в копеечку. Но ничего не поделаешь. Пришел черный день, — нужно все сделать, чтобы предотвратить непоправимое.
О себе могу сказать, что я устала очень. Ведь с первого апреля этого года я проводила до последних дней ночи с ним. Он кашлял так, что приходилось раза по три в ночь вставать и давать ему что-нибудь теплое. Последние три ночи я сплю в своей ледяной комнате, не раздеваясь, так как если позовет, то нужно как можно скорее к нему добежать и дать пить или посмотреть, не погасла ли печка… Наша фама перестала ходить, что очень трудно, приходится самой стирать, так как наша милая старенькая мадемуазель Имбер уже на тяжелую работу не годна, но все же она помогает и приходит почти ежедневно. Помогает и мать Ляли, и Любченко, и Феничка. Сегодня я с двумя последними перетащила все оставшиеся дрова и весь уголь в нашу квартиру.
Тэффи тоже заболела, у нее что-то с сердцем, какие-то шумы. Ее уложили на три дня в постель, запретили двигаться, и она, бедная, лежит одна в холоде.
Трудно достать билеты на юг. Ведь нужны спальные места. Иначе ни она, ни И. А. не доедут. Больше месяца уже хлопочут и все никак не получат. Теперь надеются на средину марта…
Сегодня пришла посылка от милой Татьяны Сергеевны Конюс, и как она кстати. Кое-что отдала И. А., как мед, чернослив, изюм. Жаль, не было кофе, здесь выдали только за декабрь…» [1028]
Числа 22 марта Бунин отбыл в «Дом Отдыха», в Жуан-ле-Пэн. Поехал один, поездка с Верой Николаевной была не по средствам. Тэффи и Роговский отправились раньше. Добыть билет Бунину удалось только на верхнюю полку, куда, при его слабости, влезать было нельзя; он волновался. Надеялись, что кто-нибудь уступит место внизу. По платформе идти к дальнему вагону ему было трудно. Ведь он не только болел, но последнюю неделю еще и лишился сна: так как недостаточно было красных кровяных шариков, он боялся, что может быть рак. Сердце и легкие Беляев и Айтов находили в порядке.
Провожали Ивана Алексеевича Жировы, Михайлов, Н. Ф. Любченко, Бахрах, Адамович; Зуров был на службе — работал сторожем по охране американского имущества. В купе оказался пожилой человек, Бунин «весело поздоровался, и они оба стали шутить», — пишет Вера Николаевна Марии Самойловне 29 марта 1947 года. Это был А. О. Гукасов, он уступил нижнюю полку.
В Антибах Ивана Алексеевича встретили на такси Беляев и Ставров. В «Доме Отдыха» кухня Бунину понравилась: за особую плату ему готовили отдельно. Вера Николаевна послала апельсины. «Не знаю, — продолжает она цитированное выше письмо, — как все же он там себя чувствует. Тэффи обещала подымать его дух. Ставрова, которая с мужем уже живет там второй месяц, надеюсь, исполняет для него маленькие поручения, они дружат. Беляев ежедневно его осматривает, а его подруга жизни, по слухам, замечательная женщина, очень хорошая хозяйка, заведующий хозяйством и всеми тикетами[1029] бывший моряк <Николай Иванович> Протасов, по матери Бунин, очень нравится Яну, так что окружение приятное <…> Но, конечно, я живу в тревоге. Успокоюсь, когда узнаю, что шарики прибавляются. Врачи уверяют, что у него очень хороший организм, но все же очень страшно».