Двадцать седьмого февраля Бунин вместе с Марией Павловной смотрел в Художественном театре «Вишневый сад», но постановка ему не понравилась.
Лето 1904 года Бунин прожил в деревне — сперва в Огневке, откуда уезжал на Кавказ, потом у Пушешниковых в Глотове.
На Кавказе он побывал в июне; письмо Бунина Н. Д. Телешову, написанное в пути, — «качаясь на волнах Каспийского моря» [268] , — имеет дату (на почтовом штемпеле): «Петровск. Дагестанская область, 14 июня 1904». М. П. Чеховой Бунин сообщал 5 июля 1904 года из Огневки, что «был в деревне, потом восемнадцать дней шатался по Кавказу, измучился от жары и поспешил снова в деревню» [269] .
В Огневке он прочитал в газетах о кончине Чехова, последовавшей в ночь на 2 июля 1904 года в германском городе Баденвейлере.
«Смерть Чехова потрясла меня необыкновенно…» [270] — писал он А. М. Федорову. Чехов для Бунина был одним из наиболее замечательных русских писателей, человеком, жившим «небывало напряженной внутренней жизнью» [271] .
Двадцать пятого — двадцать шестого июля Горький писал Бунину: «Очень прошу, напишите вы об Антоне Павловиче — право же, это необходимо, как противовес той пошлости, которой заслонили глаза и уши публики господа газетчики и надмогильные языкоблудья» [272] .
В августе он начал работать над воспоминаниями о Чехове для «Сборника товарищества „Знание“ за 1904 год» (кн. 3. СПб., 1905).
В октябре Бунин закончил эту работу. В 1914 году дополнительно к этим воспоминаниям он опубликовал в «Русском слове» заметки «О Чехове. Из записной книжки» [273] . В эмиграции, в последние годы жизни, он писал книгу о Чехове, в которой выразил свое восхищение его замечательным талантом. Приняться за книгу о Чехове убеждал его С. В. Рахманинов [274] .
Для Бунина Чехов большой поэт, а не «хмурый» писатель и певец «сумеречных настроений» [275] , как о нем нередко писали. Бунин говорил, что «такого, как Чехов, писателя еще никогда не было! Поездка на Сахалин, книга о нем, работа во время голода и во время холеры, врачебная практика, постройка школ, устройство таганрогской библиотеки, заботы о постановке памятника Петру в родном городе — и все это в течение семи лет при развивающейся смертельной болезни! А его упрекали в беспринципности!» [276]
С сентября 1904 года Бунин жил в Москве, в гостинице «Лоскутная». Он часто заходил к Чеховым, которые всегда были ему рады. Заглядывал он и в Художественный театр, где тоже многое было связано с Чеховым и напоминало о нем.
В середине ноября Бунин отправился в Одессу — очень хотелось повидать сына, из Одессы — в Глотово и после Нового года — в Огневку, навестить отца.
В январе 1905 года он получил письмо от родственницы А. Н. Цакни — Инны Ираклиди, о болезни сына Коли:
«Через полтора месяца после скарлатины Коля заболел корью. Как и скарлатина, корь была довольно легкая, но затем осложнилась воспалением сердца (эндокардит). Теперь его состояние тяжелое, о чем я считаю долгом вас известить. Его лечат доктора: Хмелевский, Крыжановский, Бурда и проф. Яновский. Все они находит Колино состояние не безнадежным, но две инфекционные болезни и затем такое осложнение не могут не быть угрожающими для четырехлетнего ребенка» [277] .
Шестнадцатого января 1905 года сын Бунина скончался.
Об этом сообщила Бунину в Васильевское Элеонора Павловна в письме от 18 января [278] : «Вчера вернулась с похорон нашей радости, нашей птички, нашего ясного солнышка, нашей рыбки и хотела сейчас же писать вам, но не было сил держать перо в руках: посылаю вам все, что от моей детки осталось, цветочек, лежавший около его щечки.
Как мы будем жить без этой радости, которая была цветом нашей жизни, не знаю.
Все, что возможно было сделать, чтобы спасти его, — было сделано. Если бы была нужна моя жизнь, то я бы отдала ее, но, оказывается, что бесконечная любовь, культ обожания не нужны, я, старая, не нужная, должна была похоронить это дитя! Какое это было дитя, четыре года четыре месяца я его лелеяла и дед его тоже. Да разве только мы! Все обожали его. Одно осталось утешением нам, что ничто не омрачило его короткой жизни, все желания его угадывались заранее и все были исполнены, и эта любовь не испортила этого чудного создания, в нем билось теплое нежное сердечко; как только я начинала плакать, он сейчас грозил пальчиком и говорил: баба, не плачь, нельзя, и его личико омрачалось; конечно, баба смеялась и далеко прятала свое горе; а теперь что мы все будем делать!»
На телеграфный запрос Бунина о сыне Федоров отвечал 22 января: «Все, что можно было сделать для его спасения, было сделано — и доктора, и профессора, и все прочее. Тут несчастье, ужасное несчастье, в котором никто из близких не виноват. Это что-то роковое. Знаю, что тебе от этого не легче. Знаю, что ты должен страдать ужасно. Страдают и они. Говорят, Аня до такой степени потрясена, что на себя стала не похожа. Также и Элеонора Павловна и родные. Я боялся идти туда, во-первых, потому, что страшно в такие минуты быть лишним, страшно оскорбить своим присутствием, словами людей, горе которых выше всего условного, сколько бы искренности и сочувствия ни вносилось в это. Да и измучен я последними событиями ужасно» [279] .
Речь идет о событиях 9 января и последовавших за этим волнениях. Бунин уехал в Москву.
«Иван Алексеевич не мог усидеть в Москве, кинулся в Петербург, — писала В. Н. Муромцева-Бунина, — Юлий Алексеевич, зная натуру брата, настаивал в свою очередь, чтобы тот поехал и узнал все на месте из первых рук… В Петербурге… он повидался с друзьями: с Куприным, Елпатьевскими, Ростовцевыми, Котляревскими, заглянул во все редакции, с которыми был связан, в „Знание“, отправился и на заседание „Вольноэкономического общества“, где произносились смелые речи.
Северная столица отвлекла его, но рана не заживала, да и зажила ли она когда-нибудь? В последние месяцы его жизни, когда он почти не вставал с постели, у него на пледе всегда лежал последний портрет живого сына… В чем-то Иван Алексеевич был скрытен. Жаловался на Цакни, что у них „двери на петлях не держались“ и скарлатину занес кто-нибудь из гостей» [280] .
В марте Бунин возвратился из Петербурга в Москву. В начале апреля он уехал в Ялту; 7 или 8 апреля 1905 года Горький писал К. П. Пятницкому из Ялты: «Приехал сюда Бунин» [281] .
Он бывал у Чеховых, встречался с Горьким. Писал Федорову 25 апреля 1905 года: «Вижусь с Горьким теперь каждый день, и проводим время очень приятно. Я за эти дни заразил его стихоманией, предварительно убив его „Сапсаном“» [282] .
В мае Бунин приехал в деревню — жил сперва в Глотове, а потом в Огневке.
Вера Николаевна Муромцева-Бунина пишет: «Всех он нашел в большой тревоге: мать на холодной заре вымылась в сенцах и схватила, по-видимому, воспаление легких, температура высокая. Младший сын чуть с ума не сошел, — ведь со дня смерти маленькой сестры он был в вечном страхе за жизнь матери, — тут она жила в глуши, без хорошего врача, с ее астмой и ненадежным сердцем… Решили пригласить земского елецкого врача Виганда, замечательного диагноста и целителя…
Стояла рабочая пора. Евгений Алексеевич лошади не дал. Пришлось за дорогую цену Ивану Алексеевичу нанять лошадь в деревне у Якова, мужика скупого и хозяйственного. „Выехали ранним утром, когда особенно хорошо в погожие июльские дни бывает только в средней полосе России, в подстепье. Ехать нужно было двадцать пять верст. Яков все время соскакивал с облучка телеги и шел рядом. Я не знал, что делать, боялся не застать Виганда дома…“ — вспоминал об этой поездке Иван Алексеевич незадолго до своей кончины…
269
Время. С. 97. — Дату путешествия Бунина по Дагестану установила Э. Денисова // Советский Дагестан. Махачкала, 1971. № 2. С. 68–71.
270
ЛН. Т. 68. М., 1960. С. 401. — Бунин написал о Чехове стихотворение «Художнику» (1908).