— Что ж ты сразу не сказала, что тебе тревожный сон приснился? — с издёвкой, спросил я. — Сны это очень весомый аргумент для принятия важных решений!
— Не смейся, Андрей, я не придумываю! Мне действительно приснился страшный сон, но это было… это было, как наяву, понимаешь?
— Конечно понимаю, но и ты пойми: страшный сон это не аргумент — ты же будущий адвокат!
— Я женщина в первую очередь, и доверяю своей интуиции и своему сердцу! И сейчас оно мне подсказывает, чтобы я тебя остановила, не пускала тебя в этот поход!
— Ладно, я тебя понял, но и ты меня пойми: я уже обо всём договорился с другом, подготовка к такому походу занимает очень много времени и сил. И что я ему скажу? Друг, извини, но ты зря потратил время — моей девушке приснился сон!
— Дай мне его телефон, я сама ему всё скажу!
— Да он со мной после этого разговаривать не будет! Знаешь, как это называется? Это — кидок! Если я позвоню и, сославшись на какие-то свои дела, — да на что угодно, хоть на потоп, — объявлю отказ — этим я обрушу акции своего слова до минимума! Мой кинутый друг, с радостью сообщит другим товарищам, что Симак — курва, и его слово ничего не стоит! Никакие мои отмазки не смогут убедить камрадов, что отказ от оговорённого выхода был мотивированным!
— Плевать на них, Симак, — вдруг неожиданно Маша назвала меня Симаком, — Что важнее: кучка этих твоих «камрадов», или твоя собственная, наша жизнь?
— Почему ты так ставишь вопрос? Неужели, сон был настолько страшным?
— Да, это был самый жуткий сон, который я только видела! Не спрашивай, что мне приснилось — я толком сама ничего не помню. Помню, как тряслись у меня руки, когда я проснулась, — и помню лицо своего отца, который говорил мне: «не отпускай его!» — это он говорил про тебя!
— Ну ты понимаешь, что за свою жизнь я уже больше сотни раз уходил в поле с ночёвкой. Бывало, мы разбивали лагерь в лесной глуши на целый месяц! И ничего такого страшного не происходило!
Мы долго спорили, закончилось всё тем, что Маша громко захлопнула за мной дверь, и я поплёлся в расстроенных чувствах в свою, ставшую одинокой берлогой, квартиру. Нам так и не удалось договориться, прийти к общему решению, которое бы удовлетворила обе стороны.
Тёмный потолок в моей комнате, расчертил свет автомобильных фар, блеснувших за окном — фар какой-то припозднившейся машины, паркующейся перед нашим домом. Кто-то только приехал, наверное, из какого-нибудь клуба, где было весело, была музыка, и было много чего ещё. А может быть, этот припозднившийся автомобиль привёз человека с ночной смены, и он, уставший, сейчас мечтает только о том — как бы поскорее дойти до своей кровати. Может быть… но уснуть самому мне не удавалось, тревожные мысли будоражили кровь, хотелось встать, пойти на кухню, и посидеть за чашкой крепкого чая, разобраться в себе. Может, действительно не ехать? Но что сказать Борису, и кем я буду в его глазах? Нет, надо ехать — уговор дороже денег!
Неожиданно, запищал будильник. Казалось, что ночь ещё будет длиться долго, но звон будильника оповестил о её окончании — скоро тьма рассеяться, и наступит день. Скорее всего, это будет трудный день — трудный, но интересный. Зато, когда вернусь, будет о чём рассказать Маше. Если удастся с ней помириться после вчерашнего скандала! Но расставание лечит и более глубокие раны, чем те, что нанесли мы друг другу вчера, своими резкими доводами, грубыми словами. Это хорошо, что сегодня я уезжаю — это значит, что я буду один, один со своими мыслями, и у меня будет время ещё раз обо всём подумать. Когда я вернусь, я куплю Маше огромный букет цветов, бутылочку хорошего вина, коробку вкусных конфет — и тогда, она обязательно простит меня, и мы вновь будем вместе! Ссора забудется, померкнет в тумане былого, взамен придёт яркая жизнь, которая нас с ней ждёт. И если и доведётся нам вспомнить о наших разногласиях, то вспоминать о них мы будем лишь со смехом. Но всё это будет потом, а сейчас…
Звон будильника дублировался — разрыв времени между ними ровно пять минут. Теперь точно пора. Я с неохотой встал. Тело пронзила боль усталых мышц, будто бы я и не спал вовсе. Ощущения были такими, словно бы я заправский грузчик, после двух смен к ряду. Щелчок выключателя, яркий свет лампы ванной комнаты резью ударил в глаза.
В зеркале я увидел посеревшее, чуть опухшее лицо. Белки глаз пронизывали красные трещины сосудов. Под глазами тени — видно, что ночь была без сна. На щеках суточная щетина — её нужно сбрить — ведь на поиск каждый археолог идёт как на праздник. Открыл кран — зашумела в трубах вода, своим шумом давая понять соседям, что сегодня я первый, в ежедневном марафоне: первый, кто проснулся в нашем подъезде. Возможно, сейчас не спит и Маша, и тоже слышит этот шум. Конечно, она знает, что это именно я включил воду, что этот звук символизирует твёрдость моего слова, и некоторую мою твердолобость. Опустил руки под струю с остывшей за ночь в трубах водой, холод прожёг кисти рук, и ушёл куда-то глубже. Остывшая за ночь «сонная вода» слилась, и наконец, из крана полилась горячая. Несмотря на обжигающую руки воду, где-то в глубине души остался холод, словно бы застрявший в груди кусок льда он жалил холодом. Умылся, побрился, умылся вновь. Ещё раз осмотрел в зеркальном отражении своё раскрасневшееся лицо. Приведя себя в надлежащий вид, не включая свет, вошёл на кухню. Хорошо, что заказывая себе кухню, выбрал белый цвет — в этой кухне никогда не бывает мрачно. Конфорка газовой плиты, при повороте крана, шумно выдохнула невидимый газ, наполнив помещение слабым шипением, на которое днём как-то не обращаешь внимания — будто его и нет вовсе. Нащупав на столе зажигалку, несколько раз чиркнул кремнием, пока не полыхнул маленький, но яркий огонёк, — свет от которого на долю секунды ослепил меня. Поднёс мерцающий огонёк к плите, газ шумно вспыхнул, озаряя пространство кухни мертвенно-синим, призрачным светом. Поставил чайник, который через несколько мгновений, зашумел сонным тихим скрипом ржавых петель.