Симак поднял голову, и его увидел ещё одного бандита: лицо того уродливой бороздой пересекала свежая, глубокая рассечена. Одежда его была перепачкана сажей и кровью, рука висела на ремне. Наполненные яростью взгляд этого человека острым лезвием пронизывал Левинца. Симак понял — это выживший после падения вертолёта, Крап. Шкас недобро смотрел на Мишина — казалось, что другие, окружавшие его люди, перестали для него существовать.
— Вот мы и встретились, сучёныш! — говорил серолицый Шкас, обращаясь к Мишину. — Думал, винта дал, и всё, в малину попал? Ты забыл, о чём я тебе толковал? Так знай, ссученая масть красная — я никогда слова не бросаю на ветер!
Шкас с силой пнул стоявшего перед ним Мишина в живот, от чего тот камнем рухнул на землю, и свернулся клубком. Лицо Курсанта перекосило от боли.
— Я тебя, чухана, петушить буду! — грубо сказал он. — И суку эту трахну! — посмотрел он на Свету. — За то, что предала нас! Тебе плохо жилось под Чехом? Тебя «Канна» плохо кормила? — спросил он девушку, и тут же продолжил, не давая ей возможности ответить, — А потом выпущу вам обоим кишки — но вы не умрёте сразу. Я оттащу вас туда — откуда вы так сильно хотели убежать! Я…
— …Что вынесли оттуда? — перебил Шкаса, Крап, обращаясь к Егерю.
— Ничего! — ответил тот.
Их оружие было собрано в небольшой кучке, за спиной Крапа.
— Ну как же, а оружие тогда откуда? А что это у вас в рюкзачках?
Он пнул ногой рюкзак Егеря, с открытым клапаном — из него высыпались золотые кольца и украшения.
— И это ты называешь «ничего»? — спросил Крап, и с силой двинул ногой в челюсть Егерю.
Тот, от удара, завалился на спину.
— Неплохой улов! — поощрительным тоном произнёс Крап, — Много там такого добра?
— Ты сам сходи, и посмотри! — предложил Беркут, наблюдавший за разговором.
— А это кто у нас тут такой дерзкий? — и в этот миг Беркут получил удар с ноги от Шкаса.
— Ты пойдёшь, и будешь ходить туда, носить мне рыжьё, до тех пор, пока я не скажу «хватит»! — зло зашипел Крап. — А потом будешь ползать передо мною на коленях, умоляя, чтобы я быстро потушил твоих корешей!
— Пацаны, он же нас всех хотел… — крикнул Терех, обращаясь к Шкасу и Грифу.
Чех снова ударил Егеря в лицо ногой:
— Заткнись, погон запортаченный! Чех хотел этого! Твой пахан хотел грохнуть именно тебя! Ты ему поперёк горла сидел! Ты хотел его кинуть — за это он тебе пятьдесят девятую статью прописал[76]!
— Он кто, прокурор, чтобы под статью подводить? — зло спросил Терех, изо рта которого потекла кровавая слюна.
— Не боись, Егерь, — перешёл на зловещий шепот, Крап, проигнорировавший вопрос, — Будет связь, пацаны, — он многозначительно покосился на Шкаса, — Позвонят кому надо, и дочку твою больную, отшпилят, вместе с женой! Потом сожгут обоих, заживо — и когда дочурка твоя гореть будет, знаешь, что она будет кричать? Она будет проклинать тебя!!! — вдруг неожиданно громко выкрикнул Крап, и с силой ударил Тереха коленом в лицо.
Егерь попытался вскочить, рыча при этом по-звериному страшно. Но руки, стянутые за его спиной, не давали ему этого сделать. Терех с силой вгрызся зубами в ногу Крапа. Тут же на грязной штанине бандита разрослось тёмное, видимое в свете костра, пятно крови. Крап взвыл. Шкас с силой впечатал приклад «Калаша» в голову Егеря, от чего тело последнего мгновенно ослабло. Он потерял сознание.
— От падла! — превозмогая боль, вопил Крап, схватившись единственной здоровой рукой — пальцы которой тут же окрасились кровью, — за повреждённую ногу.
— А это у нас кто? — спросил Гриф, схватив за волосы Алёну.
— Эта сучка вместе с той в «Канне» тёрлась, в ту ночь! — ответил Шкас.
Симак дёрнулся, но тут же ударом приклада он был отброшен на место.
— Она! — сипло подтвердил Гриф, ненавидящими глазами смотревший на Симака. — А ты знаешь, что мы с «активистами»[77] делаем? — спросил он именно у Симака, потому, что по взгляду, наполненным болью, понял, что девушка не безразлична этому парню. — Ты, стало быть, Симак? Правильно я понял?
— Правильно! — ответил за Симака Крап, присевший у костра, и оглядывающий повреждённую укусом ногу.
— Значит, кралю твою, — тот сильнее сжал девушку, от чего она еле слышно взвизгнула, — Я буду шпилить. Потом — Шкас. А ты смотреть будешь!