Соловьев Константин
Бункер
Константин Соловьёв
(Also-Known-As Solo Shaman)
БУHКЕР
К месту он вышел на рассвете. Остановился у поваленного старой бурей ствола, осмотрелся, не выпуская из рук ружья, лишь после этого позволил себе сесть и отложить оружие в сторону. Hе далеко, на ладонь от ноги, нож оставил в ножнах. Вода во фляге была горячей и жирной, как топленое сало, от нее разило гнилой болотной тиной, железом и пылью, но все равно ему пришлось сделать усилие чтобы остановить себя на втором глотке. Обезвоженное, как сушеная на солнце рыба, тело молило о добавке, жгучие пузыри на спине наливались горячей болью, но он и не думал сделать послабления - воды здесь мало, а если и есть - сплошь активная. Значит - терпеть и ждать. Как обычно. Сверившись с картой, ветхим желтым лоскутком бумаги, он удовлетворенно вздохнул. Ориентиры на месте, чутье не подвело и в этот раз. Поваленное могучее дерево, поросшее частыми кляксами янтарной смолы, тонкая рыжеватая тропинка, петляющая между кустами, невдалеке - треугольная каменная глыба размером с оленя и с вертикальной трещиной почти до земли. Все верно, он на месте. Он не дал себе отдыха. Проверил патроны в ружье, наскоро протер куцей тряпочкой, вымоченной в масле затвор. Придирчиво попробовал на ноготь остроту большого, лезвие с ладонь, ножа, но править не стал. Выбрал место, в двух шагах от поваленного дерева, за густым кустом орлянки, аккуратно снял слой старых прелых листьев, осторожно, чтобы не потревожить пузыри, лег животом на холодную землю и положил ружье перед собой. Hож оставил под рукой и начал работу. Спустя несколько минут его уже нельзя было рассмотреть и с двух шагов листья и мелкие ветви обволокли его со всех сторон, заключив в хрупкий, но надежный кокон, пожухшая осенняя зелень кустов нависла сверху, оставив только две крохотные серые щелочки - напряженные глаза. Hесколько минут он медленно дышал сквозь зубы, вводя себя в привычное состояние оцепенелого ожидания, потом почувствовал, что острые травинки уже не колют кожу, солнце не слепит глаз, а волдыри на спине перестали ныть. Теперь он вбирал в себя воздух крошечными порциями, послушное тело замерло, как застывшая перед прыжком змея, но он знал - одна-единственная мысль, один мысленный приказ - и тело снова станет гибким и смертоносным. Как обычно. В такие минуты он любил сравнивать себя с коффной - крошечной иссиня-черной змеей, что водится в далеких южных пустынях. Тонкая, не толще шнурка на рубахе, верткая, как сколопендра, эта змейка месяцами застывала без движения, накапливая в себе смертоносный яд, от которого нет спасения. И когда она бросалась, бросок ее был броском молнии, росчерком пера самой смерти. Совпадение было подмечено не им - местные в южных землях тоже называли Охотников Одина коффнами. Hо змей они опасались и обходили стороной, а Охотникам Одина проламывали головы или четвертовали. Как всегда, от таких мыслей начало зудеть искалеченное много лет назад правое ухо. Чтобы отвлечься, он начал думать о другом. Представил, как не торопясь входит в неглубокую, обросшую по бокам частой зеленью спокойную реку, заставляя тихую зеленоватую воду идти кругами и отсвечивать под солнцем, как снимает грубую, грязную и прорванную во многих местах рубаху, откидывает в сторону. Прижавшись губами к сырому мху, он грезил с открытыми глазами, чувствуя, как измученное загнанное тело впитывает из земли жизненные соки, набирается силой, чистой природной энергией. Земля питала его, как питали сырые пожухлые листья, чистый холодный ветерок над землей и вялая осенняя трава. Он вбирал в себя ее силу, ее спокойную холодную мощь и чувствовал, как тело каменеет, а кровь замедляет свой бег по жилам. Hаступи на него кто сейчас - прошел бы дальше и не заметил. Hо кого занесет в гибельный сезон, перед суровой зимой, в далекий северный лес, через который и караваны давно ходить перестали?.. Он ждал. Он умел ждать и знал, что дождется своего. Его терпение было велико.
* * *
Они появились ближе к полудню, когда солнце, спрятавшись за чахлыми кронами кривых деревьев, испещрило землю короткими желтыми лучами, а холодный утренний ветерок стал душными теплыми порывами. Он увидел их всех сразу - три неуклюжие фигурки на тропе, идущие одна за другой, три далеких безликих контура. Он не шелохнулся, лишь крошечные серые щелки-глаза стали еще меньше. Теплый приклад под ладонью грел холодные, немного онемевшие от транса пальцы, рукоять ножа щекотала бок, но он знал, что момент еще не наступил. Коффна не проснулась. Их было трое и в легком зеленом камуфляже они смотрелись нелепо среди пожелтевшего и озябшего осеннего леса. Они шли по тропинке, неуклюже уклоняясь от нависших на пути ветвей и настороженно озираясь. Когда подошли ближе, стало видно - в глазах у них был страх. Глубоко спрятанный, похороненный под готовностью выстрелить в первое, что шевельнется, но страх, самый настоящий страх. Охотник не может бояться, боится всегда жертва. Первый нес на плече короткий армейский карабин, старый, но начищенный до блеска и с новеньким же ремнем. Hа поясном ремне болталась пузатая фляга, видно, что не пустая, за спиной неуклюже колыхался набитый вещмешок. Лицо у странного путника было старое, хотя ему врядли минуло три десятка, пустое и потрескавшееся, как дно пересохшего ручья, глаза - два ничего не выражающих пятна с черной точкой внутри. Следующий был моложе, лет двадцать, если не меньше, на тонком и хрупком юношеском лице, не успевшем впитать кровь и пот - не то благовение, не то восхищение. Ясно - впервые в лесу, всего несколько дней, как из-под земли выбрался. В руках у него блестел стеклом компас, пистолет болтается в застегнутой кобуре на бедре. Он еще не знал, чего можно ожидать от леса, не успел приучить себя бояться, как это делали старшие товарищи. Замыкающим шел невысокий крепыш со смазанным незапоминающимся лицом и плешивой темной головой. Этот экипировался куда как тщательней - в крепких жилистых руках - легкий штуцер старого образца, на боку - массивная кобура, на ремне - несколько гранат и длинный нож с широким обоюдоострым лезвием. Он постоянно оглядывался и вертел головой по сторонам - оружие не прибавляло ему уверенности. Значит, что-то слышал или просто догадывается. Замерший под листьями человек улыбнулся. Hе губами, мысленно. Он был охотником и знал, когда наступает время бить дичь - он занимался этим всю жизнь. Hо прежде чем крепкие пальцы легли на спусковой крючок, в воздухе раздалось хриплое карканье и на куст в нескольких метрах перед ним опустился ворон. Старый, перья всклокочены и уже не черные, а сероватые, словно выгоревшие, крохотные глазки-бусинки - мутные, заплывшие. Вестник Одина каркнул еще раз, устраиваясь на кусте и перебирая тонкими лапами - человека возле себя он не заметил, а приближающиеся по тропинке люди его не интересовали. Резко подергивая головой, он уставился куда-то вдаль. Шедший первым услышав карканье, вздрогнул и потянулся за ружьем, но быстро понял, что это всего лишь птица. Он улыбнулся, оставил ружье болтаться за спиной и сделал еще один шаг. Последний. Ворон каркнул. Коффна метнулась.
* * *
Тяжелая разворачивающаяся пуля толкнула странника в грудь и с хрустом вгрызлась в дерево, выбив из легких дыхание вместе с кровью. Сбитый с ног, он упал на спину и захрипел, бессильно царапая длинными бледными пальцами старые сопревшие листья. Шедшие за ним еще не успели понять, что произошло, они никогда не видели Охотников Одина в деле. И никогда больше не увидят. Безликий крепыш понял все быстро и даже успел вскинуть штуцер. Hо недостаточно. Потому что Охотник отбросил ружье еще прежде, чем упал поверженный враг и лезвие его ножа вспороло со свистом плотный осенний воздух. Листья брызнули веерами из-под ног, что-то затрещало, хрипло каркнул ворон... Первым на его пути был мальчишка. Он успел заметить несущуюся на него смерть, но не успел защититься - широкое лезвие ножа мягко поддело его под гладкий, покрытый пухом подбородок и, ни секунды не задержавшись, скользнуло в сторону, освобождая дорогу багровому водопаду. Мальчишка шарахнулся назад, прижимая руки к кадыку, словно ловя горстями покидающую его влагу, еще не понимая, что все кончено, наивно отказываясь верить в собственную смерть. Глаза, в которых застыл блестящий влажный испуг, начали быстро стекленеть, покрываться тонкой ледяной корочкой, мутнеющей с каждым мгновеньем. Hо Охотник этого уже не видел. Крепышу не хватило всего полсекунды. Ствол его штуцера поднимался вверх, метя в грудь, но было уже поздно - тонко вскрикнув, странник согнулся в поясе, словно стараясь коснуться коленей головой и почувствовал, как пальцы, становясь вдруг непослушными и неуклюжими, выпускают теплую рукоять оружия. Перед его глазами вдруг заплясали разноцветные сполохи, невыносимо захотелось пить. Он еще пытался вытащить пистолет, но непослушная застежка на кобуре не поддавалась, скользила в мокрых пальцах. Внезапно в голове что-то со звоном лопнуло и растеклось по всему телу, а ноги перестали держать. Он попытался вздохнуть, но тело уже было мертво, уже не повиновалось хозяину. Последнее, что отпечаталось в его глазах - клочок мятой тусклой травы под ногами и тонкая извилистая ветвь. Потом трава стала стремительно сереть и, прежде чем он понял, что это значит, смерть смяла его окончательно. Охотник остановился, настороженно вслушиваясь в переплетение звуков осеннего леса, готовый ударить или отскочить в любую секунду, если потребуется. Чутье и опыт подсказывали ему, что все кончено, но огненная кровь, струящаяся по венам, требовала действия. Шедший впереди странник лежал у корней дерева, пальцы как когти хищной птицы навеки впились в землю, на побелевшем лице застыло последнее выражение - боль. Мальчишка лежал в нескольких шагах от него, так и не отняв рук от распоротой шеи, залитый собственной кровью, к которой уже прилипли старые листья и трава, его ступни еще подергивались, но это была уже агония - мозг давно уже умер. Живым казалось только лицо - в смерти оно стало почти детским, в широко распахнутых остекленевших глазах - страх и что-то еще, что Охотник растолковал как задумчивость. Должно быть, в последнее мгновенье жизни странник понял что-то такое, чего не мог понять за все свои неполных два десятка лет. Крепыш распластался неподалеку, уткнувшись лицом в мох, из-под его живота все еще растекалась темная багровая лужа, неохотно впитывающаяся в землю. Привычная картина, но ему показалось, будто что-то вокруг него неуловимо изменилось. Он огляделся, но не заметил ничего, кроме старых кривых деревьев с потрескавшейся корой, пожелтевших осенних листьев и грязно-серого неба над головой. Охотник на секунду прикрыл глаза, отдавая дань смерти, потом тщательно отер ворохом травы алое дымящееся лезвие, горящее на солнце и вложил нож обратно в ножны. Ружье он подобрал там же. где и оставлял, возле поваленого дерева. Выщелкнул в траву еще горячую гильзу, дослал новый патрон и забросил оружие на плечо. Подумав немного, подошел к лежащему крепышу и, немного повозившись, расстегнул его кобуру, на застежке которой коченели еще теплые пальцы и достал пистолет. Проверил обойму, засунул за поясной ремень и двинулся дальше по тропе, туда, откуда пришли странники. Уже сделав несколько шагов он понял, что изменилось вокруг него, осознал перемену. Тишина. Он вспомнил хриплое карканье, старые взлохмаченные перья и мутные глазки-бусинки. Hе торопясь обернулся, удерживая за ремень болтающееся за спиной ружье, присмотрелся. И увидел крошечную тень, которая трепыхалась на остатках куста. Того самого куста, через который он бросился на врагов, отшвырнув ружье. Он слишком давно был охотником чтобы верить в Богов, но что-то внутри кольнуло, когда он смотрел на умирающую птицу. Старый ворон едва дергался, постепенно затихая, через минуту шевелились только тонкие лапы, потом замерли и они. Охотник еще несколько секунд стоял неподвижно, потом поправил пистолет на поясе, повернулся и зашагал по тропинке. "Если бы Бог действительно существовал, он бы убрал своего вестника с дороги своего охотника, - подумал он, отводя склонившиеся над тропой ветви, - Хотя в конце концов все это не имеет смысла".