За сегодняшнюю проповедь ему должны заплатить по крайней мере десять крон, а не жалкие три золотых. Да, это было бы по справедливости. За проповедь — столько же, сколько за мессу. Ведь проповедь благотворно влияет на арестантов, особенно сегодняшняя: о том, что о каждой земной твари пекутся на небесах.
Усмехнувшись, капеллан вошел в кабинет, где начальник тюрьмы удрученно сидел возле печки.
Увидев капеллана, начальник встал и отдал честь:
— Доброе утро, ваше преподобие.
Снова усевшись и уставившись расстроено на печку, он проронил:
— Вы только представьте себе, Шейба устроил забастовку.
Капеллан удивленно посмотрел на начальника. Вроде бы трезвый.
— Но, господин начальник…
— Шейба взбунтовался, ваше преподобие, — продолжал начальник, — не хочет выполнять обязанности министранта, потому что я его лишил добавочного кнедлика. И я приказал посадить его в карцер.
— Мне нужно с ним поговорить, — решил капеллан, — откройте карцер.
Начальник тюрьмы махнул рукой. Если Шейба не послушался слуги государства, которое посадило его в тюрьму, вряд ли он станет слушать слугу господа против которого взбунтовался.
— Думаю, ваше преподобие, от этого будет мало проку, — бросил он безнадежно.
Капеллан ушел в сопровождении надзирателя. Начальник тюрьмы остался в одиночестве. Глядя на часы он думал: «А сейчас он, верно, грозит ему пеклом».
А капеллан стоял в этот момент на пороге темного карцера, рассматривая Шейбу, которого освещал про «икающий сквозь открытую дверь дневной свет. В полумраке на лице Шейбы явственно читалось упрямство. Арестант гордо и непреклонно смотрел на капеллана. Ага, к нему уже депутацию прислали. Он чувствовал себя чрезвычайно важной персоной и отвечал твердым голосом:
— Нет, ваше преподобие, ни в коем разе министрантом не буду.
Капеллан прибег к помощи Фомы Кемпийского. Он обрушил на Шейбу несколько высказываний этого отца церкви:
— Боже, не оставь этого человека в плену ложных заблуждений, но дай ему истину самопознания. Пусть не в себя, а единственно в тебя верует он, о всемилостивейший. Боже вездесущий, наставь его, дабы с охотой служил он тебе. Шейба, станете прислуживать во время мессы?
— Не стану, ваше преподобие.
И разразился бой, жестокий бой между Шейбой и капелланом. Бой теолога против бастующего арестанта. За спиной капеллана надзиратель грозил Шейбе ключами. Но Шейба стоял на своем. Даже если надзиратели станут избивать его ключами, как они это умеют, когда никто из заключенных не видит, он не уступит. Он не простой арестант, он поднялся выше…
Наконец, как и предполагал начальник тюрьмы, капеллан добрался до пекла. Надзиратель счел нужным вмешаться в разговор и добавил то, о чем капелла забыл упомянуть при перечислении адских мук:
— Черти будут лизать вас, Шейба, огненными языками, — выпалил он, вытаращив глаза.
— Ну и пусть, — серьезно ответил Шейба.
Капеллан терял терпение. Рядом в коридоре шумели арестанты, надеявшиеся по дороге в часовню подобрать бычок, они кричали:
— Хотим в костел, в костел!
— Вы слышите, Шейба, ваши товарищи жаждут освежить свои души посещением часовни, а вы их этого лишаете. Вы понимаете, что это смертный грех?
— Я тоже хочу в костел, ваше преподобие, я добрый католик и умру в той вере, в которой меня воспитала мать, но даром быть министрантом не хочу.
— Стоит вам после мессы попросить у господина начальника прощения, и он снова станет давать вам этот кнедлик.
Шейба пожал плечами. Он чуял подвох. После мессы! Ишь! Ну, нет! Не на такого напали. После он ничего не получит, посадят в карцер на хлеб и воду.
— Ваше преподобие, — добродушно сказал Шейба, — кто станет покупать кота в мешке? Береженого бог бережет. Вы говорите, ваше преподобие, господь бог вычеркнет меня из числа сыновей своих. Господу, ваше преподобие, дела нет до таких арестантов, как я. Только я без кнедлика служить не буду.
— Вы верите в бога, Шейба?
— Верю.
— Верите, что бог накажет вас за непокорность?
— Верю.
Этот ответ сбил капеллана с толку. Если бы Шейба сказал: «Не верю», он бы ему доказал, наверно, доказал бы, что его ждет божье наказание за неверие. А тут что сказать? Ему нужен министрант, во что бы то ни стало, иначе он не сможет отслужить мессу и потеряет десять крон.
— Шейба, прошу вас, пойдемте в часовню.
Ого! Капеллан его просит! Шейба почувствовал себя еще более значительным. Он знал, что садясь нарушает правила, однако опустился на нары.
«Кто хозяин положения? — подумал Шейба. — Я!»
— На вас наденут кандалы, — добавил к просьбе капеллана надзиратель, желая придать ей вес.
— Ваше преподобие, если вы пообещаете мне, что — я получу кнедлик и что мне ничего не сделают, я пойду. А иначе не пойду, даже если меня будут в карцере до посинения держать.
— Обещаю вам, — сказал капеллан. Шейба, встав, подошел к капеллану:
— Ваше преподобие, я еще попрошу — дайте мне руку.
Сбитый с толку капеллан решил, что Шейба хочет облобызать его руку в знак благодарности. Но Шейба бодро потряс протянутую ему руку, добродушно прибавив:
— Уговор дороже денег.
Капеллан чуть не лишился чувства от испуга. Что, если Шейба бывший убийца? Ведь капеллан никогда не спрашивал, за что он сидит. По дороге к часовне священник спросил у Шейбы, который шагал с видом победителя, выигравшего почти безнадежное дело:
— За что вы, собственно, сидите?
— За грабеж, ваше преподобие, за мелкий грабеж.
Слава богу, всего лишь за грабеж. Вздохнув с облегчением, капеллан отправился к начальнику тюрьмы сообщить об условиях, на которых арестант Шейба согласился прекратить бунт. Начальник тюрьмы выругался, но что поделаешь, рукопожатие капеллана обойдется государству в сто кнедликов ежегодно.
Богослужение прошло, как положено. Шейба выполнял свои обязанности с еще большим рвением, чем раньше…
После мессы капеллан вместе с начальником тюрьмы отправился выпить винца.
— Посудите сами, господин начальник, — сказал священник в винном погребке, — три золотых за проповедь, это все-таки слишком мало. Позаботьтесь, чтобы мне платили десять крон, иначе в следующий раз забастую я…
А в это время Шейба, вкушая с таким трудом доставшийся ему кнедлик, говорил с набитым ртом:
— Н-да, братцы, богу до меня дела нет, но без кнедлика я ему не слуга.
С тех пор в камере номер 18 Шейба пользуется неограниченным уважением.
Jaroslav Hasek. Vzpoura trestance Sejby (1908)
Перевод А.Лешковой
Сочинения в четырех томах. Том 1. М.: Правда, 1985 г.
Первая публикация в газете «Право лиду», 26 января 1908 г.