— В нашей «атомной башне» — произошла непоправимая штука… Следствием отсутствия своевременной регулировки процесса, над которым я работал — явилось то, что начался самопроизвольный распад атомных ядер… Каких ядер, я не знаю.
— И чем это грозит? — почуяв недоброе, осведомился мистер Конвэй. — Пожаром? Взрывом? Гибелью аппаратуры?..
Роллинг нервно рассмеялся:
— Пожаром?! Пожалуй… Только таким пожаром, какого еще не было на земле… Впрочем, я ничего не знаю… Наука здесь кончается… Мы сталкиваемся с порвавшей свои чудовищно крепкие, извечные оковы материей… Как она будет вести себя — наука не знает.
— Значит, все это взорвется, как атомная бомба, что ли? — невольно поддаваясь испугу, спросил мистер Конвэй.
— Как атомная бомба может взорваться весь земной шар… Как одна огромная атомная бомба диаметром в 8.000 миль… Всеми своими атомами взорваться, в том числе и теми квадрильонами атомов, из которых состоит твое тело…
Мэттью Роллинг сел, опустив голову на руки. Атомная башня теперь гудела, как рой растревоженных пчел, и сами стены и пол здания, казалось, вибрировали, будто уже сейчас готовясь распадаться на атомы.
— Ради Бога, не говори ничего Пат, старина, — с видимым усилием выговорил Мэттью Роллинг.
— Вы напрасно думаете, что я упаду в обморок, Мэттью, — раздался женский голос и, одновременно вскинув головы, они увидели Патрицию, стоящую в дверях рядом с полковником Нортоном.
Роллинг вновь опустил голову на руки.
— И подумать только, что я всему виной, — прошептал он.
— Вспомните о летящей «Патриции», — сказала Пат, ласково кладя руку на его голову.
— Наплевать, сэр!.. — подал голос полковник Нортон.
— Во-первых, вы хотели не этого, а во-вторых, миледи права… День раньше, день позже…
Мистер Ричард Конвэй смог только подумать: «Какие люди! С такими не страшно и умирать!..»
Глава XVI
БУНТ АТОМОВ
А между тем, умирать было страшно… И это почувствовали все обитатели лаборатории в следующие же наступившие дни, во время которых Роллинг проделывал бесчисленные эксперименты с гудящей все сильнее, как бы от распиравшего ее изнутри колоссального напряжения, «атомной башней»… После каждого такого эксперимента он возвращался и на вопросительные взгляды только качал головой. Он стал рассеян и часто задумывался, что, впрочем, решительно никого не удивляло, так как каждый понимал, что задумываться ему было над чем.
Угроза со стороны «Патриции», которую все приняли фаталистически, теперь еще более отдалилась и стала как бы нереальной, когда рядом, под боком, росла новая, еще более ужасная. И это понимал каждый, даже не сведущий в атомной физике… Было ясно, что эта новая опасность неотвратима, и если атомы стали самопроизвольно распадаться, то этот процесс, захватывая все новые и новые частички окружающей материи, должен неминуемо привести к какому-нибудь апокалиптическому катаклизму… В случае-же «Патриции» — мог быть элемент надежды, базирующийся на сомнениях в правильности расчетов и вычислений ученых.
А «Патриция» — все летела и летела к роковой точке встречи. Она выросла до размеров звезды первой величины и в последние дни заблестела ярче всех остальных светил на темном бархате неба. Между этими двумя угрозами, как между поднятым молотом и наковальней, копошилось 2 миллиарда живых человеческих существ…
Обитатели лаборатории вели тревожную жизнь приговоренных к смерти. Все как-то притихли и стали серьезнее, хотя давно уже примирились с перспективой всеобщего конца. Пат была грустна, и мистеру Конвэю трудно было понять, что именно придает выражение грусти ее лицу и усиливает и подчеркивает обычную горькую складку у ее губ: близкий конец, только что пережитая личная трагедия или же еще что-то, о чем мистер Конвэй боялся даже мечтать, подолгу не спуская с нее обожающего взора. Но теперь мистера Конвэя впервые посетил страх перед смертью… И он все чаще роптал на судьбу, безжалостной рукой комкающую его хрупкую надежду; ибо как ни был он скромен, но понимал, что короткое слово «Дик» — не могло быть ничего не значащим.
Что касается полковника Нортона, то первое время он выглядел самым жизнерадостным, шутил, немного даже бравируя опасностью, и видом своим подбадривал остальных, но, уладив все формальности с полицией по поводу одного разбитого автомобиля на дороге и двух трупов и составив доклад по начальству обо всех происшествиях, понемногу притих и он, продолжая жить в лаборатории, хотя многие важные дела настоятельно требовали его присутствия в Лондоне.