Я пишу потому, что надо чем-то заполнить время. Пат, мою нежную, прекрасную Пат я не видел со дня ее отъезда с острова Энст… Зачем?
Лондон, 28 октября 195… года.
Я был у Стаффорда. Пат живет теперь в доме своего дяди. Она встретила меня, как можно встретить самого доброго, любимого друга. Неужели не больше? О, все это сведет меня с ума… А впрочем… Зачем? Зачем, мистер Конвэй? Зачем, зачем, зачем?..
Старый профессор не вышел из своего кабинета, где он все время что-то вычисляет, и мы просидели несколько часов вдвоем в полутемной гостиной, скупо освещенной зловещим светом кометы, проникавшим через окна. Электрический свет уже давно не горит. Было холодно и жутко… Жутко, потому что разговаривать нам было не о чем… Мы молчали, изредка перекидываясь фразами. Пат куталась в толстый плед и расспрашивала меня о Роллинге. Это — единственная тема, которая ее немножко оживляет. Уж не ревную ли я? Зачем?
Провожая меня и пожимая мне руку, она сказала, как-то нервно рассмеявшись и закинув свою голову:
— Боже мой! Как отвратительно! Иногда мне хочется быть пьяной…
Я, очевидно, удивленно поглядел на нее, и она сочла нужным добавить:
— Судьба была немножко жестока ко мне, мистер Конвэй… (Милосердный Боже, ведь когда-то она называла меня «Диком!..») Умирать было бы легче, зная — что такое настоящее счастье…
Мне нестерпимо захотелось сказать ей, что я люблю ее… Люблю так, как только можно любить на этой Земле, которой не станет через несколько дней. Люблю от первого момента нашей встречи и буду любить тогда, когда тени наши будут блуждать среди немых холодных звезд в горних пределах, если только там есть место для земных человеческих чувств… Но я не сказал ничего… Невеликая честь размякнуть и рассиропиться за несколько дней до смерти. Мне показалось более достойным промолчать. Я никогда не любил мелодрам, а признанье в любви в такой ситуации — очень походило бы на мелодраму… Судьба была жестока и ко мне, но если ей не угодно было дать мне счастье любви этой женщины, я не буду вымаливать у нее грошовой милостыни…
Но… чего бы я не дал (а что я, в сущности, имею теперь?..), чтобы услышать, как эти губы прошепчут у моего уха: «Да…» Да полно, прошептали ли бы они это слово, мистер Конвэй?.. Иногда мне казалось, там, на острове, что они могли бы прошептать его… Теперь — я сомневаюсь. Но что если гордость этой женщины (а она горда, как сам Люцифер) заставляет ее думать, как думаю я: «Не будем выпрашивать милостыни у судьбы…»
Лондон, 30 октября 195… года.
Писать почти невозможно… Очевидно, это уже последние строки в моем дневнике… Целые сутки наш остров колеблется подземными толчками… Качаются лампы. Падают картины и украшения… Каждую секунду я ожидаю, что дом рухнет, как рухнули уже многие дома в моем многострадальном Лондоне… Чем вызвано это землетрясение — «Патрицией», которая уже чудовищно близка, или бесчинствами бунтующих атомов? Да не все ли равно… Скорей бы! Эта агония утомительна.
Прощай, мой дневник. Прощай, моя Пат! Моя единственная, несбывшаяся мечта. Заходящее солнце дрожит красным отсветом на куполе собора Св. Павла. В его меркнущих лучах кажется ослепительно белым фантастически-прекрасный небесный шлейф смертоносной «Патриции». Пальцы мои устали. В руки Единого Бога, Творца-Вседержителя предаю я дух мой. Я все сказал.
Лондон, 20 ноября 195… года.
С трепетом беру я мой дневник… Я знаю, как трудно будет писать мне в нем… Трудно, но не по тем причинам, которые указаны в последней записи, три недели тому назад. Просто будет трудно связно и последовательно изложить все, что произошло за эти три недели. А сделать это нужно, ибо нет теперь рокового вопроса: «Зачем?» И мой дневник, мой неизменный друг во всех бедах и радостях и спутник во всех приключениях — нужен мне, как немой свидетель всей моей земной человеческой жизни. Сейчас я воздержусь от излияний моих личных чувств, я буду просто беспристрастным летописцем.
Итак, Земля спасена! Мы живем!
Произошло это чудесное спасение Земли от двух страшных опасностей следующим образом: когда уже казалось, что настали последние минуты и хаос на Земле достиг своего апогея, когда смерть распростерла уже свои черные крылья над всей планетой, случилось истинное чудо… Атомный шар, купавшийся где-то в Атлантике, направляясь к Америке, внезапно еще раз резко переменил свой курс и со все возраставшей скоростью, до того сравнительно небольшой, направился круто на север. Расплавив и превратив в пар огромные массы векового льда в полярных областях, где-то в районе магнитного полюса, он оторвался от поверхности Земли и со скоростью свыше 15 километров в секунду, как утверждает профессор Стаффорд, ни на минуту не прекращавший своих наблюдений, устремился ввысь, навстречу приближающейся «Патриции». Влияние притяжения кометы сорвало его с Земли и он, преодолев земное притяжение, отправился в космическое странствие.