Но он одного не учел: тонкая и умная Ольга мгновенно поняла его. Она едва приметно улыбнулась, показав ямочки в уголках ярких губ, и перевела разговор:
– Я вас ведь никогда не читала, хотя и слышала о вас. Однажды чуть-чуть не попала на ваших «Братьев» в МХАТ…
– Так ведь вы от этого ничего не потеряли, что не читали-то, – так же неохотно ответил Денис и, помолчав, спросил: – А вы кто, по профессии-то?
– Никто. Просто женщина. Мать, – кратко ответила Ольга Николаевна.
«А она забавная», – подумал Денис, пытаясь разглядеть ее, но все было, как в тумане, и, кроме белого пятна лица, он ничего не видел.
– А после смерти мужа – стала машинисткой, – добавила она.
Между тем Лапшин, не отрываясь, как зачарованный, разглядывал ее. Своеобразная красота Ольги поразила его. «Вот бы написать портрет с нее, – думал он. – Только непременно во весь рост. Все дело в этой фигуре, в глазах и в улыбке. И даже не в них: главное, в движениях, в движениях всего: тела, рук, глаз, губ…»
– А как зовут вашу девочку? – лениво спросил Бушуев.
– Танечкой…
– Таня… Что она – очень перепугалась?
– Нет… не очень. Всё хорошо, слава Богу.
Бушуев повернул голову к стене и вяло осведомился:
– А вы что – в Бога веруете?
– Нет… – кратко и быстро ответила она, и в голосе послышалась какая-то новая нотка, не то раздражения, не то нежелания говорить на эту тему.
– И не веровали никогда? – не унимался Денис.
– Когда-то, в детстве… – уклончиво ответила она. – А вам, собственно, зачем знать это?
– Да ведь без Бога-то как, – вмешался вдруг Ананий Северьяныч. – Без Бога оно, стало быть с конца на конец, трудновато…
– А я вас не познакомил, – вспомнил Бушуев. – Это отец, а это – друг, художник Лапшин, Кирилл Осипович.
Ольга Николаевна назвала себя и пожала обоим руки. Ананий Северьяныч мгновенно вспотел от смущения. Вошла сестра, хорошенькая, розовощекая девушка, с подносом в руках, на котором стояли лекарства и лежали шприцы. Ольга Николаевна стала прощаться.
– Я на днях уеду на юг, – сказала она Бушуеву. – И мы, вероятно, больше не увидимся… По крайней мере, до моего возвращения, – нерешительно добавила она.
Бушуев молчал. Этим молчанием, как ей показалось, он давал понять, что он и не хочет больше встречаться. Она быстро со всеми простилась и вышла из палаты.
После нескольких дней визитов, Бушуеву снова запретили свидания – здоровье его ухудшилось. А потом вдруг он стал быстро поправляться. Помогал его железный организм. Вскоре вернулось зрение, поджили ушибы и раны, а в середине апреля он уже встал с кровати.
От Ольги Николаевны он получил письмо из Ялты, в котором она кратко справлялась о его здоровье. Бушуев попытался ее припомнить, но как ни старался – ничего не вспомнил, кроме каких-то смутных, отрывочных фраз, и ее, и своих. Так же кратко и сдержанно Бушуев поблагодарил ее в ответном письме, и на этом их переписка прекратилась, к великому огорчению Лапшина, который никак не мог забыть Ольгу Николаевну. Он часто вспоминал ее, расписывал Денису, как нечто совершенное и неземное, и сердился на равнодушие Бушуева.
Расхаживая в халате и туфлях по коридору больницы, Бушуев много и сосредоточенно думал.
Странно, удивительно странно сложилась его жизнь. Еще несколько лет назад никто не знал волжского лоцмана Дениса Бушуева, а теперь его имя известно всей стране и значилось в первом десятке советских писателей. Слава пришла к нему мгновенная и оглушительная. Первая же его поэма «Матрос Хомяков», появившаяся в журнале «Революция», была сразу замечена критикой, а автор поэмы был отнесен к разряду больших талантливых поэтов. Выпущенная отдельной книгой, поэма выдержала десять изданий в течение полугода. Вслед за поэмой последовала небольшая повесть «Ночь», которая была принята и критикой и читателем еще более восторженно и окончательно укрепила славу Бушуева. Пьеса «Братья», поставленная вначале МХАТом, была подхвачена почти всеми театрами страны и в короткий срок принесла автору полмиллиона рублей. За поэму «Матрос Хомяков» Денис Бушуев был награжден орденом Ленина.
Шумный успех вскружил вначале голову молодому человеку. Всю жизнь нуждавшийся, он стал легко и бездумно тратить деньги, расшвыривал их направо и налево. Подражая другим писателям, он купил большую зимнюю дачу в восемнадцати километрах от Москвы (в самой Москве он не любил жить) в местечке Переделкино. Купил автомобиль заграничной марки «Шевроле», нанял прислугу, шофера, а потом построил еще один дом на Волге, в родном селе Отважном. В этот дом в мае переселились Ананий Северьяныч с Ульяновной и Алеша – двухгодовалый сын Дениса, да Гриша Банный, которого Денис с первого дня смерти Манефы пригрел у себя.